Человеконенавистники

Летом этого года попалась мне на глаза статья в газете «АиФ-Прикамье» с броским названием: «Бывший надзиратель «Перми-36» уличил «Пилораму» в фальсификации истории». В ней журналистка Ольга Волгина совместно с бывшими сотрудниками исправительно-трудовой колонии для политических заключённых ВС‑389/36 («Пермь-36») доводила до сведения читателей, что их уже 17 лет дурят научные и ненаучные работники Мемориального центра истории политических репрессий, созданного на месте бывшей «зоны». Мол, на самом деле узниками колонии были не «политические», а разномастные предатели Страны Советов, заслуженно оказавшиеся на лагерных нарах. Были они не такими уж страдальцами, как это описывают и показывают музейщики, да и жили на зоне вполне прилично. А истинными жертвами и героями являются те, кто охранял и перевоспитывал этих врагов советского народа. Сегодня, оклеветанные и оскорблённые... У Волгиной нашлись как горячие единомышленники, так и не менее темпераментные оппоненты. Собирался ко вторым присоединиться и я.

Так сложилось, что «предмет дискуссии» с его реальными окрестностями для меня оказался не только общественным, но и очень личным.

Место действия — моя малая, школьная Родина (Чусовой, Копально, Кучино).

Выросла «Пермь-36» на грядках Системы под названием ГУЛАГ, где весной 1941 года в 28 лет сгинул без следа отец моей жены Степан Гусаров — «враг народа» в статусе электрика, поделившийся в задушевном разговоре с двумя друзьями о том, что его огорчает в действиях родной советской власти.

В качестве представителя «власть имущих» в далёком уже 1994 году я поддержал создание этого музея.

Ровно 16 лет назад от друга моего отца, бывшего чусовлянина, получил я письмо, адресованное председателю Законодательного собрания Пермской области и одновременно «мальчику Жене». Кроме личных воспоминаний были в письме такие слова: «И не думал я, не гадал, что доведётся мне обращаться к Вам как к официальному лицу... Как член Совета копалинского мемориала прошу Вас этому, единственному в своём роде в России, заведению оказывать всяческую помощь, и содействие, и поддержку».

Автор этих строк — великий русский писатель, фронтовик-окопник Виктор Петрович Астафьев, слова которого являются для меня его завещанием.

Пока я погружался в материал и собирался вступить в спор, в интернете появилась развёрнутая, глубокая и тщательно взвешенная статья Игоря Аверкиева «В Перми попробовали реабилитировать политические репрессии. Вопрос зачем?» И хотя я написал Игорю Валерьевичу, что согласен с ним не на 100, а лишь на 98,3%, этой статьёй в дискуссии, по моему убеждению, можно было смело поставить точку. Не тут-то было.

Буквально на днях депутат Законодательного собрания Пермского края Александр Телепнёв перешёл от высокой теории к приземлённой практике. Ссылаясь на пермских учителей, он обвинил работников музея «Пермь-36» в фальсификации истории — клевете на советскую действительность и на этом основании предложил резко сократить его бюджетное финансирование.

Когда эта инициатива была депутатами отвергнута, на поддержку Телепнёва подтянулся боевой отряд активистов Пермского отделения движения «Суть времени» (далее для краткости — «сувременщики»). Они потребовали опубликовать фамилии «неправильно» голосовавших депутатов (для последующей публичной порки?) и начали публикацию статей, в которых доказывается (как им кажется, на фактах) что 39 сотрудников музея вели и ведут подрывную деятельность против России на американские и еврейские деньги.

Можно было бы проигнорировать и это — не такое видали, если бы не одна, насквозь лживая фраза «сувременщиков»: «Обратите внимание, нет ни одного материала в СМИ, где бы защитники «музея» отвечали на обвинения в фальсификации истории по существу. Везде — либо переход на личности, либо причитания об угрозе закрытия».

И это — после 24-страничного трактата Игоря Аверкиева, упакованного фактами по самую крышку! Пришлось всё-таки расчехлять своё идеологическое оружие.

В чём же разошлись взгляды создателей и сторонников музея «Пермь-36» и их идейных и финансовых недоброжелателей?

Создатели музея исходят из классической дефиниции, чётко указывающей содержание музейной деятельности: собирание, изучение, хранение и экспонирование предметов-памятников естественной истории, материальной и духовной культуры, а также просветительство и популяризация.

По своей тематике «Пермь-36» является музеем не одного лагеря, а истории политических репрессий. Явления, направленного на подавление в стране инакомыслия. В создание и развитие этого явления «неоценимый вклад» внесли не только исправительно-трудовые колонии (от сталинского ГУЛАГА до политических зон короткой эпохи Черненко), но и советские суды, органы ГПУ-НКВД-КГБ. Естественно, что их «доля» также входит в круг научных интересов музея «Пермь-36».

Является ли профильной для этого музея, законной и заслуживающей поддержки государства, исследовательская и просветительская работа по разоблачению советской Системы политических репрессий, стремление к тому, чтобы это уродство, рождённое именно советским строем, никогда более не воскресло? Бесспорно! Что без всяких увёрток и дипломатических реверансов сформулировал директор и инициатор создания музея «Пермь-36» Виктор Шмыров: «Мы занимаемся целенаправленно, последовательно антисоветской деятельностью». Зато именно эти слова дали основание авторам-«сувременщикам» сделать категорический вывод: никакой это не музей!

Как говорил Ваня Солнцев — герой популярнейшей когда-то повести «Сын полка»: «Неправда ваша!»

Яростно оспаривают противники музея и политическую принадлежность узников лагерей, подобных «Пермь-36». Посмотрим, кого относят к «политическим» сторонники музея? Диссидентов, инакомыслящих, активных борцов за права человека в Советском Союзе, противников коммунистического режима, поборников национальной независимости порабощённых народов. Если коротко и ясно — противников человеконенавистнического коммунистического режима. Не России, не Украины, Беларуси и прочих государств (девичья фамилия — «республики»), а режима.

Этих людей, узников совести, противники музея в упор не видят. Зато у них на первом плане «каратели, полицаи, эсэсовцы из числа граждан Советского Союза, перевербованные разведчики».

Да, представители этих категорий осуждённых были в «политических» зонах. Но многие из них в политические лагеря попали как «националисты». А целевым, основным контингентом Системы были инакомыслящие всего спектра, осуждённые по ст. 70 Уголовного кодекса РСФСР 1960 года («Антисоветская агитация») и ст. 190-1 («Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»). Садили диссидентов и по ст. 147 («Нарушение законов об отделении церкви от государства и школы от церкви») и даже по статьям «Создание группы, причиняющей вред здоровью граждан» и за «тунеядство и нарушение режима прописки».

Только по 70-й и 190-й статьям с 1956 по 1987 годы в СССР было осуждено 8145 человек. Задумаемся на минутку, особенно молодёжь: тысячи людей на много лет лишены свободы на срок от пяти до 15 лет (а некоторые из них и жизни), утратили возможность заниматься любимым делом, оторваны от семьи, обречены на принудительное воздержание, между прочим. За какие провинности? Лишь за то, что они в той или иной мирной (!) форме проявили недовольство существующим строем.

И критики музея от «сувременщиков» до Телепнёва делают вид, что не было на планете Земля этих людей, что не было преступлений государства перед ними. Они убеждают нас, что всё это клевета, выдумки, происки врага, в том числе музейщиков из «Перми-36». Или этих 8145 бесспорно невинных жертв им мало и их впечатляют только миллионы?

Ещё один предмет дискуссии: условия жизни узников «политических» лагерей. Читаю выдержки из интервью, взятых Волгиной не у тех, кто «сидел», а у тех, кто караулил: «одевали их там с иголочки», «питались они лучше большинства населения страны», «их «санаторий», «чистенькие, сытенькие узники, которые занимались на станочках изготовлением клемм для утюгов», «сидит он (заключённый — Е.С.) у нас в тепле и сухости, кушает за столом со скатертью, предварительно изучив меню»...Подобные выражения присутствуют и в материалах «сувременщиков». Какое же извращённое мышление надо иметь, чтобы на полном серьёзе выносить на белый свет весь этот бред?

Называть сытым арестантский дневной рацион (данные и выдержки из публикации Игоря Аверкиева здесь и далее даны курсивом): хлеб ржаной — 650 г, мука — 10 г, крупы — 110 г, макароны — 20 г, мясо — 50 г (в основном тушёнка), рыба — 85 г (в основном мороженая килька и тюлька), жиры (маргарин) — 10 г, масло растительное — 15 г, сахар — 20 г, картофель — 450 г, капуста и другие овощи — 200 г (под «другими овощами» в основном подразумеваются лук и корнеплоды, кроме картофеля), томат-паста — 5 г. Писать «в тепле и сухости» и «санаторий», зная, что в той же «Перми-36» были и барак особого режима с карцером, и ШИЗО (штрафной изолятор) участка строгого режима.

Вот описание этого «оздоровительного учреждения» со слов правозащитника, первого Уполномоченного по правам человека в России Сергея Ковалёва. Человека, который часто наблюдал его прелести не извне, а изнутри.

«Штрафник» находился в холодной камере в хлопчатобумажном нижнем белье. Бетонными были стол и заменители табуреток. Шконка днём поднята, и опустить её — чревато новым наказанием. Постельное бельё не положено. Ночью голые доски и тапки под голову. Самый суровый режим содержания «без вывода на работу» с нормой питания — горячая пища через день. В этот день дают три раза горячую еду, но по пониженной лагерной норме. В «холодный день»: 300 г хлеба, горячая вода — без ограничений и 7 г соли. Циничный рацион, который переносится тяжелее, чем голодовка, по той причине, что содержит чуть меньше энергетически полезных веществ, чем нужно организму. И организм начинает поедать себя да ещё с нарушением теплообмена.

Ладно. Совесть, идеологическое извращение — категории растяжимые. Но у любого думающего читателя при знакомстве с опусами противников музея, разоблачителей «фальсификаций» создаётся впечатление, что он имеет дело с явно предубеждённым автором. Такое случается довольно часто. Трагикомично, что этот автор, являясь неловким шулером, явно держит нас за недоумков.

1. При рассмотрении спорных ситуаций арбитр (суд и даже лагерный опер) обращает особое внимание на то, чтобы аргументы сторон были представлены в равной мере. Ни один из разоблачителей музейных «фальсификаций» этим себя не утруждает. Игра идёт в одни ворота — сторонников музея. Свидетели — исключительно лагерный персонал. А обвинения Телепнёва построены лишь на мнении анонимных учителей.

2. Высший пилотаж объективности и логики демонстрируют «сувременщики»: «Лучше всего о «бесчеловечных условиях» и «человеконенавистническом режиме» могут поведать сами бывшие сотрудники «Пермского треугольника» (ИТК №35, 36 и 37). Например, Терентьев Анатолий Алексеевич, полковник МВД в отставке, с 1972 по 1975 годы курировавший ИТК №36 по линии МВД». Конечно, даже не сотрудник, а куратор лагеря лучше ощущает комфорт карцера, чем его обитатель!

3. Из той же логической оперы, но несравненно более масштабный, даже космический вывод: «А если уж копать совсем глубоко, то не может антисоветская деятельность не быть антирусской, ибо СССР строили не марсиане».

4. Пример «объективности» недругов музея от Игоря Аверкиева. Что касается «извергов и садистов» среди непосредственных исполнителей, то они всегда чётко персонифицируются сотрудниками музея и «Мемориала», называются по фамилиям и с обязательным изложением фактов, свидетельствующих об их злодействах. Никогда не было, чтобы они опускались до безответственных ксенофобских обобщений в адрес персонала политических лагерей. Более того, в этих кругах принято, что и те, кто сидел, и те, кто их охранял, являются жертвами режима.

У противников музея и узники, и музейщики — поголовно со знаком «минус».

5. Что поразительно: противники музея — большие квасные патриоты и поклонники советско-коммунистической морали — не в состоянии даже представить, что человек готов бескорыстно(!) ради правды, ради идеи и сохранения своего человеческого достоинства пойти «на нары».

Именно такими были наиболее частые обитатели карцеров и ШИЗО политических зон. Они шли в тюрьму из-за разнесчастных машинописных листков не на 15 суток, а на долгие годы, и не по дурости или от безбрежной наглости, и не за будущие «дивиденды», а за идею, как к ней ни относись. И таких было всего по несколько человек на миллион. Они ни на что не рассчитывали, ни на что не надеялись, наградой им были уж совсем интимные, трудноуловимые и трудно­определяемые вещи — сбережённое достоинство, чистая совесть, исполненный долг...

6. Уникальной по числу тараканов в голове и перевёрнутой логике является характеристика «сувременщиками» музея «Пермь-36»: «Лживое заведение, планомерно и целенаправленно ведущее антисоветскую деятельность (а стало быть, направленную в том числе и против великих свершений советского народа, включая Победу 1945 г.)».

Ранее я упоминал, что согласен с аргументами Игоря Аверкиева на условные 98,3%. В чем же суть не совпавших у нас 1,7%? Если лаконично, то некоторые его аргументы и один вывод излишне толерантны и галантны.

Давайте всмотримся в обобщённый образ противника музея, тщательно выписанный Аверкиевым. Он совмещает в себе «два в одном».

Первый — бывший сотрудник (высокопоставленный или рядовой) репрессивной Системы. Сегодня ему трудно жить с пониманием того, что всё, что он делал долгие годы, никому не нужно, а то и постыдно. И он выбирает одну из линий поведения. Или кается, или неловко оправдывается — даёт интервью Волгиной, «сувременщикам», жалуется учителям, которые потом ретранслируют жалобу депутату Телепнёву.

Второй образ — приверженец «имперского» и «социалистического» реванша. Его идеологической опорой являются достижения Советского Союза (индустриализация, Победа 1945 года, Юрий Гагарин...) Общеизвестные недостатки советского строя: крайне низкую производительность труда, всевозможные политические несвободы, культ личности, монополию КПСС можно хоть как-то оправдать. «Политической целесообразностью», «задачами строительства коммунизма», «платой за победу в войне» и прочими идеологическими и пропагандистскими штампами. Но в отношении массовых политических репрессий даже эти объяснения плохо работают. Миллионы загубленных государством жизней без войн, революций и прочих социальных катастроф не подлежат оправданию.

Что остаётся делать?Утверждать, что политических репрессий не было. Если и были, то только при Сталине. А после него они были не массовыми и к тому же правильными, вынужденными. И потому вообще не репрессии.

Конечно, при таком подходе люди, которые занимаются наглядным, восстановлением суровой, неприятной правды о Системе политических репрессий, правды, которую можно увидеть и потрогать руками, являются злейшими врагами тех, кто надеется на реванш. Именно так, врагами, они себя и позиционируют.

А Игорь Аверкиев призывает к ним относиться интеллигентно, чуть ли не брататься. Опасается, что музей «Пермь-36», фестиваль «Пилорама» могут превратиться в либерально-демократическую секту, в субкультурный феномен для своих. Ну, не может Игорь Валерьевич антисоветский музей (респект Виктору Шмырову за принципиальность и точность формулировки) быть приятен поклоннику Сталина.

Моё мнение: в идеологии музея не должно быть компромиссов, приспособленчества. Политические репрессии Страны Советов однозначно — зло, которое не должно повториться. И музей должен быть одним из тормозных башмаков, которые не дадут фирменному поезду под названием «Россия» скатиться назад в позорное прошлое.

Завершая, ну никак не могу пройти мимо пафосного финала статьи «сувременщиков»: «Как бы там ни было, борьба с антисоветской и антирусской ложью будет продолжена. Победа будет за нами».

В 13 лет я был очарован фильмом «Подвиг разведчика». Его герой советский разведчик майор Федотов, выдавая себя за немецкого офицера Эккерта, присутствует на вражеском застолье. И когда тамада предлагает тост: «За победу!», Федотов — Эккерт многозначительно его поддерживает словами: «За нашу победу».

Так что, господа-товарищи: за нашу человеколюбивую и демократическую победу, а не за вашу — державно-кровавую.