Когда на Руси будет жить хорошо

Александр Прохоров, автор книги «Русская модель управления», доцент кафедры управления Ярославского государственного университета, кандидат экономических наук

Русская модель управления

У русской модели управления я насчитываю 19 основополагающих отличий от других. Значит ли это, что у нас самая особенная модель управления? Конечно, нет! Все крупные национальные управленческие модели специфичны, и ни одна из них не лучше и не хуже. Как бы ни была слаба модель на памяти одного, двух, трёх поколений, она не ассимилируется, держит территорию. Значит, в ней что-то есть.

Русская модель управления неэффективна в смысле соотношения затрат и результатов. Решая ту или иную задачу, русские всегда тратят больше (иногда в разы) денег, времени, людских жизней и других ресурсов — нефти, газа и т. д. Но при этом на протяжении достаточно длительного горизонта планирования достигается значимый результат. С переплатой, перерасходами, но достигается. И когда это происходит, то удаётся вовлечь в оборот уже новые ресурсы, и в долгосрочном периоде такая модель оказывается оправданной.

Русская модель управления попеременно вталкивает нас в одно из двух состояний. В некоторые периоды времени она пребывает в режиме стабильном и застойном, а затем переходит к прямо противоположной фазе — аварийно-мобилизационной, кризисной. Это касается переломных моментов в жизни страны.

Например, модернизация эпохи Петра I, реформы Александра II, большевистская революция, сталинская индустриализация, «лихие 90-е» уже в новейшей истории. Эти нестабильные времена перемежались периодами глубокого застоя: при Николае I, в сытые глухие годы правления Александра III, Николая II, в брежневские времена. Сегодня мы наблюдаем, как подходят к концу застойные «нулевые». Скоро и мы будем вспоминать, как сыто и спокойно до сих пор жили.

Аналогичные периоды есть в жизни каждого отечественного предприятия, учреждения и даже конкретного человека: время больших скачков и сонной «стабильности».

Кстати, термин «застой» — это чисто русское изобретение, которое не переводится напрямую на иностранные языки. А в нашей стране стабильность обязательно заканчивается застоем. Это как счастливый брак: начинается медовым месяцем, а заканчивается бигудями и драным халатом.

Загадки менталитета

Такая двойственность обусловлена характером россиян. А тот, в свою очередь, во многом связан с климатом.

Россия — страна северного земледелия, где очень короткий вегетационный период (а подавляющая часть населения в стране исторически вышла из крестьянства). Русский крестьянин был обязан за четыре-пять месяцев произвести тот объём сельхозработ, который, скажем, у немецкого фермера занимал 9-9,5 месяцев, а у французского — все 10. А в более южных странах люди работают в сельском хозяйстве круглогодично.

На Руси всегда выживали только те, кто умел огромный объём работ делать за короткий срок, с невероятным напряжением сил. Например, в Средние века срок строительства городов измерялся неделями. Есть исторические свидетельства начала XVII века, где говорится, что город Яблонов 5 тыс. стрельцов, руководимых воеводами, возвели за две недели. А это — стены, церковь, острог, избы...

Индустриализация страны за две пятилетки вообще на памяти многих россиян. Мы это умеем. И в короткий период, когда жизнь заставляет, делаем. И в будни, и на войне.

Возможно, поэтому в России процессы стабильности и реформирования разделены. Застой — это период количественного роста, а кризис — период качественного развития, когда появляется и развивается что-то новое. Новые отрасли, новые технологии, новый образ жизни, включая политические идеологии.

Мы не можем в одно и то же время и новое создавать, и старое тиражировать. На Западе этому научились. В то время, когда большие корпорации массово производят серийную продукцию дёшево, небольшие компании и лаборатории разрабатывают новое. Политклубы работают над новыми политическими идеологиями, а традиционные партии ставят их на конвейер и проводят избирательные кампании. Так у них разделяются и одновременно совмещаются функции количественного роста и качественного развития.

Мы пока этого не умеем. Уже несколько поколений или делаем одно и то же помногу, или же останавливаемся в росте и начинаем развиваться, изобретая новое.

Стабильность или застой?

Признаки стабильного и нестабильного времени известны. В период стабильности подавляются конкурентные отношения — и в политике, и в экономике (сегодня вся отечественная экономика в госсекторе, какая уж тут конкуренция).

Отличительной чертой является также косметический характер преобразований, поскольку в стабильный период ничего всерьёз изменить нельзя, даже если очень хочется. Достаточно вспомнить брежневские годы, в течение которых мы пережили три коренных реформы хозяйственного механизма. Были постановления ЦК КПСС, подписывались различные документы, но на местах этого никто и не заметил. Точно так же было при Николае II и Александре III. А недавно Россия пережила «реформу» полиции, изменившую только название. Если хотите настоящих реформ — дождитесь периода нестабильности. И за два-три года устанете от перемен.

Ещё один признак застоя — смягчение стиля управления. Плохая работа не наказывается. За нарушения, винов­ников которых прежде сажали, в стабильный период даже не увольняют с работы. Именно в стабильные советские годы родился термин, не переводимый на иностранные языки, — «выговор». Это наказание заключается в том, что человеку объявляют, что он, вообще-то говоря, наказан. Но объяснить, в чём наказание заключается, невозможно.

Стабильность «нулевых» — очередной наглядный пример: что бы министры ни вытворяли, какие бы катастрофы ни происходили в подконтрольных им ведомствах, никого не выгнали с должности.

В застой наступает деидеологизация общественной жизни. Какая идеология была в брежневские годы? Никакой. Какая идеология сейчас?

Стабильность проявляется и в кадровой политике: сделать карьеру нельзя, все места заняты, все продвижения связаны с полезными знакомствами, много «долгожителей». Чем выше поднимаешься по карьерной вертикали, тем старше люди.

В правление Петра I высшие должности в государстве имели право занимать лишь члены боярских родов, которым эти должности принадлежали. И в каждом боярском роду должность занимал самый старший по возрасту. В дни пролетарских праздников в эпоху генсека Брежнева было страшно смотреть на трибуну мавзолея, где стояли накачанные лекарствами члены Политбюро ЦК КПСС.

В то же время в период стабильности улучшается материальное положение населения, растёт его численность.

Для нестабильных периодов характерна прямо противоположная ситуация: обостряются конкурентные отношения, в том числе в кадровой сфере. Бескомпромиссная конкурентная борьба идёт в бизнесе. Появляются многочисленные социальные лифты, легко сделать карьеру.

Так, сын конюха и торговки пирожками Александр Меншиков в петровские времена был богаче государя. После революции 1917 года руководителями страны становились люди без образования, обладавшие амбициями и отчаянным характером. Ленин, по сегодняшним понятиям, был «заочником», а Сталин был исключён из третьего класса гимназии — не за политику, а за курение табака.

Социальные лифты открываются в переломные моменты и сегодня. Многие из тех, кто торговал джинсами в начале 1990-х годов, стали впоследствии, по сути, собственниками страны.

В нестабильные периоды в обществе повышается роль идеологии, идёт накал идеологической борьбы. Ужесточаются наказания, до разной степени жестокости. Так же симметрично увеличивается масштаб поощрений. Когда нужен хороший результат, власть весьма склонна награждать за хорошую работу.

Проводятся активные преобразования в управленческих структурах. Разгоняются министерства, коллегии, создаются новые. Ускоряются обновление кадров, ротация, появляются новые лица. Думаю, скоро мы всё это увидим.

Наконец, начинается перерасход ресурсов. За все реформы приходится платить огромную цену — деньгами, жизнями людей, здоровьем, недрами, а часто и территориями страны, которые «сжигаются» в огне реформ.

Русский человек «двухстороннего действия»

Два разных стиля управления базируются в первую очередь на менталитете. «Русский — это человек двухстороннего действия: он может жить и так, и обратно, и в обоих случаях остаётся цел», — писал в романе «Чевенгур» Андрей Платонов.

Поскольку в России два разных режима управления, то налицо и двойной набор моральных норм, и двойной набор стереотипов поведения. То, что хорошо для стабильной эпохи, считается аморальным в нестабильную. И наоборот.

Тот, кто при Брежневе был преступником, в 1980-е годы стал ударником капиталистического строительства. А в 1990-е эти люди снова сменили имидж на «нехороших» олигархов. Потом они превратятся снова в хороших, если останутся живы, конечно.

Двойной набор поведенческих стерео­типов обуславливает резкие перемены в поведении и образе жизни одних и тех же людей. Был тихий, незаметный, никому не нужный человек, но когда наступил мобилизационный период, он вдруг оказался на коне. Или наоборот. В революционные годы был никому не нужен, а в застой его навыки оказались востребованными. Это как два жёстких компьютерных диска с разными программами. Когда они начинают переключаться, страна преображается. Это тоже мы скоро увидим.

Наличие двойного набора правил поведения и моральных норм делает невозможной однозначную правовую оценку тех или иных явлений. В стране, где действует правовое регулирование, всегда ясно, что делать хорошо, а что — плохо. А поскольку в России постоянно меняются правила поведения, невозможно написать закон, в котором значилось бы: «Сегодня это — хорошо, а завтра это — плохо». Поэтому в России суд во все времена осуществлялся традиционно не по закону, а «по совести». Совесть в этом контексте отражает текущий момент.

Злодей или герой, к примеру, Павлик Морозов? Если в Священном писании сказано почитать отца и матерь свою, тогда этот пионер — злодей. Но когда дети не сдают своих родителей, не провести коллективизацию. Поэтому пионер превращается в героя.

Иначе говоря, правовые способы регулирования для России действительно не органичны, поскольку правовой подход к регулированию отношений ставит крест на возможности менять режим управления. Если вы поступаете, как записано в законе (а там, допустим, сказано, что право собственности священно), то в период нестабильности вы не сможете перераспределять собственность, отнимать её у неэффективных и отдавать эффективным управленцам.

Если бы в стране было правовое регулирование, то не было бы и двух режимов управления. В то же время Россия не может обеспечить качественное развитие, не имея двух режимов управления. Поэтому все попытки долговременного внедрения правовых методов регулирования в России сталкиваются с огромными сложностями.

Одна из таких препон представляет собой чисто российское ноу-хау. Параллельные управленческие структуры, уникальные в своём роде, изобрёл ещё Иван Грозный. Рядом с боярской думой, которой царь был недоволен, но не мог отменить, он создал ближний орган управления, в который набрал тех, кого захотел.

Так в стране возникли две параллельные ветви власти (думные дьяки и думские бояре), из которых одна контролирует и сдерживает другую. При Петре I были воеводы, отвечающие за уезд, но там же жили и контролёры — доносчики на жаловании. Они подчинялись обер-прокурору, а в конечном счёте — царю. Задачей фискала было писать доносы на всех в губернии, при этом он был освобождён от ответственности за ложный донос.

В советской армии за командиром стоял комиссар с маузером. На предприятиях деятельность директора контролировал секретарь парткома. В наше время есть губернатор, а есть представитель президента в федеральном округе. Это — наследие тех самых думских бояр, фискалов, комиссаров, парткома. Только «маузер» лежит глубоко в столе.

Принцип целесообразности

Во все века русской истории принимаются специальные меры, чтобы защитить тех, кто нарушает закон, но действует, с точки зрения режима управления, целесообразно.

Началось это с известной инструкции судьям, которую приписывают Ивану Грозному: «Судите праведно, чтобы наши виноваты не оказались».

В период советской власти считалось, что если коммунист будет с точки зрения целесообразности нарушать закон, его нельзя за это судить. Поэтому члены ВКП(б) как идеологически правильные в первые годы советской власти были неподсудны. Потом стали неподсудны решения КПСС, которые выпадали из поля правового регулирования. Например, секретарь парткома вполне мог обязать директора завода принимать решения вразрез с действующим законодательством.

Появился институт уполномоченных, которым выдавали мандат на нарушение закона и направляли с маузером создавать колхозы. А задолго до этого Пётр I посылал комиссии — «судить, невзирая на законы, а по здравому размышлению, исходя из справедливости».

Можно вспомнить и недавние события — дефолт 1998 года. Вкладчики банков идут подавать в суд заявления о том, что им не возвращают вклады, и суд, по закону, обязан наложить арест на активы банка. Но судья смотрит в список системообразующих банков, неприкосновенных для судов, и в интересах социально-экономической стабильности в стране отказывается принимать заявления. Хотя закон не отменялся, никто не понёс за это ответственность: целесо­образность снова оказалась выше закона. И это было всего-то 15 лет назад.

Поэтому отличие российской модели от западных и восточных принципиальное. В западных моделях управления начальники пользуются правами и исполняют свои обязанности, подчинённые пользуются своими правами и исполняют свои обязанности. И те, и другие все правила соблюдают.

На Востоке у начальников нет обязанностей перед подчинёнными, у них только права, которыми они пользуются. Подчинённые не имеют прав по отношению к начальникам, исполняют обязанности. Но все соблюдают обычаи и законы.

В России начальники злоупотребляют правами, не исполняют обязанности, подчинённые злоупотребляют правами, не исполняют обязанности, и в целом законы нарушаются как начальниками, так и подчинёнными.

Смена режима

При длительном периоде застоя система теряет управляемость. Скажем, перед Первой мировой войной, когда Россия уже была, по сути, неуправляемой, начальник германского генштаба Мольтке с помощью агентурных данных искренне пытался понять, как устроен российский генштаб. Но не мог. Потому что в расписании генштаба его потенциального противника значилось 200 штатных мест, работали 400 офицеров, при этом до полного укомплектования не хватало ещё 50 человек.

Система, дошедшая до такого состояния, уже не может самостоятельно перей­ти в реформаторский режим. Должен запуститься принудительный встроенный механизм. Это может быть проигранная война, крупная идеологическая неудача либо что-то другое. После такого импульса постепенно включается другой «жёсткий диск»: активизируется набор стереотипов, свойственных кризисному периоду. И тогда наступает нестабильность.

В мобилизационный период — реформаторский, тяжёлый — начинаются мобилизация ресурсов, репрессии, идёт снижение уровня жизни. Но люди научились приспосабливаться к ситуации.

«Уклонисты»

Простое население учится уклоняться от мобилизации, причём в каждую эпоху для этого существуют свои способы. Так, в петровские времена люди снимались с мест и уходили в леса. Чтобы переписчикам до них добраться, требовалось 10—15 лет. Когда беглецов находили, они снова меняли место обитания. Поэтому завоевание Сибири — не заслуга государства, а частная инициатива, в том числе и Ермака.

В период коллективизации колхозы были прибыльными лишь в первые несколько лет. Потом люди поняли, что ничего не получают от совместного труда взамен, кроме скудного пайка, и перестали работать, экономя силы для вклада в личное приусадебное хозяйство.

На заводах зарплату выдавали облигационными займами. И директора нашли выход. Предприятие производило из излишков материала запчасти, меняло их в колхозах на продукты питания (либо заводило своё подсобное хозяйство) и кормило, по сути, своих работников и их семьи. Все понимали, что надо обходиться без денег.

Люди приспосабливаются уклоняться от мобилизации, начальство тоже.

Во времена сталинских репрессий руководители научились не принимать индивидуальных решений. Начиная с 1945-1946 годов всё согласовывается, чтобы было сложнее найти «виноватого». Допустим, надо построить завод. Нарком тяжёлой промышленности согласовывает это решение с наркомом финансов, который тоже боится ставить подпись последним. Он согласовывает решение с наркомом путей сообщения, а там подключается нарком труда и так далее по списку. Когда решение принято, под ним стоят 30-40 подписей. То есть в случае какого-либо провала наказывать некого.

Эта система согласований раскручивалась. Сталин понимал, что теряет рычаги управления — нельзя же было расстрелять весь госаппарат. И даже придумал для обозначения этого изобретения подчинённых термин «центростоп», пытался с ним бороться, но ничего не смог сделать.

И система потеряла «зубы», а потом и совсем стала вегетарианской. По моим расчётам, эта система каждые 10 лет спускалась ещё на один уровень. Сначала так могли поступать только наркомы и министры, при Хрущёве «центростоп» освоили начальники главков и промышленных объединений, при Брежневе — директора заводов. Эффективное управление оставалось только на уровне цехов. «Гангрена согласований» разъела всю систему и без всякого декрета «отменила» нестабильный кризисный период.

Аналогичные процессы происходили на наших глазах после бурных ельцинских лет, которые, честно сказать, всех «достали». Два-три года — и оказалось, что мы спокойно живём без конкуренции. Назначают губернаторов? Да ну их, эти выборы!

Назначенец или самовыдвиженец?

В соответствии с запросами управленческого «маятника», в России существуют два типа лидеров. В застойный период востребован лидер-назначенец. Когда задачи этого периода выполнены, а общество начинает жить предчувствием перемен, появляется запрос на лидера-самовыдвиженца, то есть прямо противоположный тип личности, для которого открывается окно возможностей.

Психологическим следствием такого явления стало большое разнообразие (по мировым меркам) типов и разновидностей успешных руководителей. Россияне воспринимают самых разных лидеров — от «крепкого хозяйственника» до технократа и хитрого царедворца.

Из этого следует, что период адекватности российских руководителей во все эпохи весьма ограничен — до очередной смены управленческой фазы. Например, от руководителя ждали реформ, революций, он их сделал. Что дальше? Устал народ. Аналогичным образом завершается и фаза «стабильности».