Загадка пропитого глобуса

Пока в глазах собственной элиты Пермь выглядит провинциальной и безнадёжно отсталой, точно так же к ней относятся и все остальные

Поделиться

Загадка появилась неожиданно, из географической точки, которую близкой к Перми не назовёшь. В ноябре на экраны России, Украины и Белоруссии вышел фильм «Географ глобус пропил». В основе сценария — роман Алексея Иванова, выходца из Закамска. Неудивительно, что и роман, и фильм получились с фирменным, пермским привкусом. Фильм пользуется успехом у зрителей, уже получил несколько призов и большую прессу. Написал о нём и брестский критик Георгий Геращенко, назвав мимоходом недавнего претендента на звание культурной столицы Европы, орденоносную Пермь... «забытым Богом городом... в глухой уральской провинции». И вот уже вторую неделю я нахожусь в растрёпанных чувствах, пытаясь отгадать загадку: прав ли белорусский критик или это на него глобусом накатило?

город
Фото: Сергей Копышко

Уверен, что рецензент приклеил к Перми этот обидный ярлык не в результате исследований. А если бы он их выполнил, да ещё прошёлся по пермским улицам, заглянул куда-нибудь «на огонёк»? Изменил бы он свой диагноз? Вот я и пытаюсь ответить на этот вопрос собственными силами и средствами.

Как-то не вяжется с «провинцией» огромный, украшенный Камой и лесными массивами город. С недавно проброшенными сквозными и обходными автомагистралями, мостами, развязками. С кварталами, выросшими вместо развалюх в его центре и на периферии.

Слова белорусского критика показались особенно несправедливыми после моего осеннего визита в Пермский госуниверситет. На более чем полусотне творческих площадок уютного, абсолютно столичного кампуса не одинокие «солисты», а тысячи студентов проводили свой фестиваль «Ночь в университете». КВН и политические дискуссии, бал в стилистике ХIХ века, «ЗАГС на один день», музей занимательной науки... Такой яркий, массовый праздник невозможно создать «по указанию». Подобный родник может бить только снизу в благодатной атмосфере альма-матер. Его не может быть в месте, забытом Богом.

Если без эмоций, то чем ещё можно опровергнуть убийственную характеристику Перми? Высокой репутацией других пермских вузов: политехнического, педагогического, медицинского... Как и классический университет, они имеют не только славные историю и традиции, но и конкурентоспособны сегодня. Недаром среди их выпускников вице-премьер федерального правительства, академики, депутаты Госдумы, сенаторы, миллиардеры из списка журнала Forbes.

Перейдя к экономике, сделаю оговорку: бизнес может быть успешным и вдалеке от столиц. Но если он действительно успешный, то без божьего внимания и божьей искры у тех, кто им занимается, никак не обошлось. Мне довелось пять лет проработать на прямом производстве, побывать на заводах Boeing, Volkswagen, Mitsubishi, Krupp. Благодаря этому могу отличить, как говорили раньше, «импорт от ширпотреба» и со всей ответственностью сказать о пермских создателях ракетных и авиационных двигателей: они из первой мировой шеренги!

Наш «обидчик» может возразить: «нынешние» не столько творцы, сколько наследники славных предков. Доля правды в этих словах есть. Но в бизнесе, как и в любви, нелегко добиться успеха, но ещё труднее его удержать.

Хотя первопроходцы среди лидеров пермского бизнеса тоже имеются. «Новомет» и «Прогноз» — компании разных отраслей. Машиностроители и разработчики аналитических и управленческих систем. Но их объединяет высокая конкурентоспособность на мировом рынке, основанная на инновациях. Не столько заимствованных, сколько собственных. Обе компании созданы в 1990-е годы «с нуля» питомцами пермских научных школ на основе теоретических и прикладных разработок этих же школ.

Похоже на провинцию?

Компания «Форвард» родилась не на пустом месте, но не имеет ничего общего со своим обанкротившимся родителем — оборонным объединением. Её визитная карточка — ежегодная реализация в условиях жесточайшей конкуренции более 1 млн велосипедов собственной конструкции и производства.

Несовместимы с провинцией многочисленные «Золотые маски» пермских театров, аншлаги на их спектаклях и на концертах гастролёров мирового уровня, с удовольствием выступающих в Перми. Поездив по миру, я утвердился в мысли, что театр не может быть удачным без хорошего зрителя. Они или растут, или деградируют вместе. А пермские теат­ральные коллективы растут!

Только положительные эмоции вызывает ожесточённый спор ценителей прекрасного: какой пермский оперный театр краше — Георгия Исаакяна или Теодора Курентзиса? Это всё равно что выяснять, какая икра вкуснее — нерки или горбуши? Такие разговоры возникают не от бедности и только у гурманов!

Пермский театр оперы и балета был и остаётся мировым брендом. В постсоветское время подвижниками-историками был создан ещё один мировой бренд — Музей истории политических репрессий «Пермь-36».

В 2011 и по инерции в 2012 году Пермь была в первой тройке российских городов по упоминаниям в англоязычной прессе. В первую очередь, благодаря амбициозному проекту «Пермь — культурная столица Европы».

Если бы три десятка лет я не занимался экономической аналитикой, то после такой серии комплиментов завершил бы дискуссию. Но основой анализа является принцип «медаль имеет две стороны». Поэтому невозможно уйти от следующего вопроса: имеются ли на пермском солнце пятна?

Невооружённым и печальным взглядом видно: имеются, и немалые.

Первыми бросаются в глаза «пятна» в облике города. Часть их досталась по наследству, но современные потомки тоже наследили изрядно. До 1950?х годов Пермь была городом ещё дореволюционных, кирпично-бревенчатых «особняков» и бараков, рождённых эвакуацией военных лет и индустриализацией. Их число заметно поубавилось в совнархозовские 1950-1960-е годы, но самые стойкие дожили до наших дней.

В советской Перми улицы становились чистыми после апрельского «ленинского субботника», оставаясь зелёными и красивыми до середины лета. Но даже в эти месяцы город не дотягивал до состояния лоска. Лоск несовместим с неухоженными газонами, с мусором во дворах, на набережной, по овражистым берегам Егошихи и Данилихи.

В последние 10 лет город стал чище, вытянулся вверх благодаря новым многоэтажкам. Но неряшливость в его облике сохранилась, что наглядно подтверждает пешеходный «пермский Арбат»...

«Нет худа без добра» — гласит народная мудрость. В пермском градостроении не получается добра без худа. При сооружении торговых и бизнес-цент­ров Перми было нанесено около десятка неизлечимых архитектурных травм. В этой сфере обнаруживаются неутешительные для нас аналогии.

Когда в Питере было решено воздвигнуть газпромовский небоскрёб «Охта-центр», нарушающий гармонию исторического центра города, вся общественность поднялась против. «Газпрому» и мэрии, подобно фашистским войскам в 1944 году, пришлось отступить. В Перми в конце 2000-х в амплуа «Газпрома» выступил РИАЛ Юрия Борисовца. Напротив архитектурного памятника — Дворца культуры им. Солдатова — им была воздвигнута высотная торгово-офисная «Грин Плаза», изуродовавшая силуэт величественной панорамы, созданной сразу после Великой Отечественной войны. Не знаю, куда и на кого смотрели городские власти и архитекторы, согласовавшие этот проект, но общественность забила тревогу. Были протес­ты, даже суды, стройку замораживали, но в итоге РИАЛ оказался круче «Газпрома».

Не всё ладно и с экономическим потенциалом Перми. Кормилицей города со дня его основания была промышленность. В советские времена — оборонное машиностроение. Разрядка, прекращение гонки вооружений, переход к рынку перевели «оборонку» из экономических примадонн в кордебалет. И в стране, и в городе. Оказалось неконкурентоспособным и гражданское машиностроение. Приказали долго жить такие гиганты, как завод им. Дзержинского и ОАО «Велта». «Пошло на дно» Камское речное пароходство.

Вдобавок пермское машиностроение не использовало шанс интегрироваться в наиболее успешные межнациональные корпорации. В отличие от Калужской области, заманившей на свою территорию автомобильные производства четырёх мировых гигантов.

Некоторые общеизвестные бренды прижились и в Перми. Когда слово «Пермь» красуется на коробках конфет Nestle и моющих средств Henkel, это выглядит солидно. Но не так солидно и экономически выгодно, как слово «Калуга» на автомобилях Volkswagen, Skoda, Volvo, Mitsubishi, Peugeot.

«Столичность» во многом определяется близостью того или иного города или региона к «кормушкам» — центрам распределения корпоративных финансовых потоков. В советское время это были территориальные органы союзной власти и флагманы отраслей промышленности. «Кормушками» были совнархоз, Камское речное пароходство, Пермское моторостроительное объединение, Пермнефтеоргсинтез, завод им. Ленина, завод им. Кирова, во многом определявшие развитие Перми и её социальной сферы.

В рыночной экономике «кормушками» стали собственники компаний. Чем хорош конкретный, персональный собственник? С ним можно договариваться, торговаться, его можно чем-то прижать, на него можно пожаловаться. Когда Дмитрий Рыболовлев продал свои акции «Уралкалия», мой березниковский знакомый искренне произнёс: «Жизнь оскуднела. Раньше, если что не так, пусть даже заочно, обзовёшь Рыболовлева сволочью, и полегчает! А теперь не знаешь, кому это адресовать».

Кто, кроме узких специалистов, знает в лицо сегодняшних собственников «Пермских моторов», «Протона», «Мотовилихинских заводов», «Камкабеля»? Как говорил товарищ Ленин, «страшно далеки они от народа». И к региональным властям не ближе. И это очень больное место современной Перми. Получается, что рыночная экономика вряд ли прибавила Перми столичности.

Как выглядит столица Прикамья после соизмерения её достоинств и недостатков?

Развивающийся город-«миллионник». Крупный промышленный, финансовый, университетский, культурный и научный центр. Уровень развития — значительно выше среднего по стране. Социальная сфера, комфортность жизни незначительно превышают среднероссийские. Природный и кадровый потенциал города используются недостаточно. В российских социально-экономических рейтингах город занимает места от 10-го до 30-го из 100. В октябрьском интегральном рейтинге «Урбаники» Пермь — на 28-м месте (между Великим Новгородом и Тольятти, первый — Краснодар). Если даже эксперты и ошиблись в ту или иную сторону, место Перми во второй двадцатке мне представляется достаточно объективным.

Выводы. Критик Геращенко глубоко неправ — эмоции, вызванные «Географом», его явно дезориентировали. Но и слишком задирать нос у пермяков оснований нет.

Вопрос, вроде бы, исчерпан, и можно ставить точку. Если бы не одно «но».

Статью из Бреста я обнаружил в фейсбуке. У меня в нём более 1,5 тыс. «френдов». Большинство — активно пишущие. Если что не так, они за час в порошок сотрут да ещё размажут по сетевой стене. Как минимум половина из них эту статью видела.

Почему «голос общественности», пермские журналисты и блогеры дружно проглотили это несправедливое обвинение? Почему стыдливо промолчала власть? Этот дым появился без огня или что-то где-то тлеет?

Не настаивая на правоте, выскажу собственную версию ответа на эти вопросы.

Если коротко: провинциальной и безнадёжно отсталой Пермь выглядит в глазах собственной элиты. Городской и краевой. Далее — везде: взгляд и настроение элиты усваиваются широкими пермскими массами и на прилегающих к краю территориях. Включая закордонные.

Эти взгляд и настроение можно назвать по-разному: провинциализмом, заниженной самооценкой, «унылой парадигмой». Но содержание их одно: дефицит амбициозности, полноразмерное чинопочитание, аллергия к риску, терпимость к низкокачественному и неряшливому, отторжение «шибко умных», поперечных.

«Парадигма» — порождение не сегодняшнего и даже не вчерашнего дня. Она складывалась многими десятилетиями вне зависимости от правящей партии и форм собственности на средства производства. На моей памяти — укрощение обкомом КПСС слишком «шустрого» председателя совнархоза Анатолия Солдатова, всего-то за три с небольшим года преобразовавшего город: построившего Комсомольский проспект, камскую набережную, реконструировавшего здание оперного театра...

Одной из причин некоторых резких политических телодвижений руководства области начала 1990-х годов было стремление освободиться от титула «пермское болото», добиться, чтобы Пермь не путали с Пензой.

О детище губернатора Олега Чиркунова — «пермском культурном проекте» — уже много написано, дискуссия о нём продолжается, на его развалинах будут написаны диссертации и, может быть, романы. Уступая этот фронт работ коллегам, скажу одно: зная Олега Анатольевича как человека, уверен, что его «культурная революция» была попыткой сменить «парадигму», которая не соответствовала вызовам XXI века. Попыткой хорошей по замыслу, но с изъянами в исполнении.

С прискорбием сообщаю, что «парадигма» живёт и здравствует и сегодня. Неважный уход за всходами того, что посеяно, и терпимость к сорнякам тоже в её рамках.

Сорняком является зависшая в невесомости нерешительность в отношении давно заявленных социально значимых инвестиционных проектов — от зоопарка до картинной галереи.

Сорняк — характер взаимоотношений края и «Газпрома». Это не отношения равных партнёров: политического руководства крупного региона и хозяйственного руководства государственной корпорации, подотчётного федеральному правительству. Это отношения снисходительного босса и угодливых провинциалов.

Что-то не припоминаю призывов и сверху, и снизу к тотальной борьбе за чистоту если не нравов, то улиц и дворов.

Виновником засилья сорняков чаще всего является власть. А за невнимание к всходам полезных растений солидарную ответственность несут и остальные элиты. Несколько примеров.

В Перми почти не вспоминают о редком для всей страны удачном опыте конверсии ракетчиков «Искры».

Если бы не бывшие мои студенты, так бы и не узнал об успехах «Форварда».

Скупо освещаются в пермской прессе достойные внимания и гордости масштабные достижения «Новомета» и «Эр-Телекома»...

Почти незамеченным прошло возрождение пермского судостроения — сдача в 2013 году заказчику сухогруза класса «река-море» грузоподъёмностью 6,8 тыс. тонн.

И совсем удивительное: отсутствие в крае интереса к реконструкции Чусовского металлургического завода. Фактически к строительству новейшего металлургического комплекса, запланированного на 2014-2017 годы. Стоимость проекта — 500 млн евро. Такого масштабного объекта, имеющего огромное экономическое и социальное значение, в Прикамье не создавали как минимум 30 лет. В его создании смогут принять участие не только «чужие», специализированные, но общестроительные и инфраструктурные компании Пермского края. Но это — если «подсуетиться».

Кто как, а я этой «суеты» власти и подпора общественности не ощущаю. А это ещё один печальный признак сохранности «унылой парадигмы». Будем всё же надеяться: не навсегда.


Поделиться