Владимир Аликин: Возможности зарабатывать честно есть
Советник генерального директора ФКП «Пермский пороховой завод» — об очередной смене топ-менеджмента и дальнейшей судьбе оборонного гиганта
— 30 января завод посетили директор департамента промышленности обычных вооружений, боеприпасов и спецхимии Министерства промышленности и торговли РФ Константин Тарабрин и Николай Тарасов. Какова была цель визита?
— Коллективу представили нового генерального директора — Николая Тарасова. Привезли соответствующее распоряжение министра — типовую бумагу, в которой сказано, что он назначается генеральным директором, а следующим пунктом упомянуто, что в дальнейшем будет проведён конкурс на эту должность согласно уставу Министерства промышленности и торговли РФ.
— Каковы были требования к кандидатам?
— Есть требования по режиму секретности, нужно иметь какую-то связь с отраслью и, видимо, поработать на руководящих должностях. На предыдущем конкурсе в декабре 2011 года (который выиграл Борис Шакуля) требовали вторую форму секретности. Участвуют в конкурсе, как правило, пять—семь человек.
— Был ли список кандидатов на должность генерального директора?
— В декабре в списке было семь фамилий. В частности, там был и Сергей Мохначёв. Был один олигарх, один товарищ, который работает в аппарате ВПК в Москве в «белом доме», другие кандидаты.
— Почему на этой должности не остался Сергей Мохначёв? Он чем-то не устраивал?
— Я думаю, нет. Просто кто-то проявил интерес к нашему предприятию. На завод идут огромные деньги для модернизации. При этом на нём за 6,5 лет сменилось шесть директоров, причём большинство из них уходят по типовой схеме: «уголовка», после чего человек лишается формы допуска к секретной информации.
— Сегодня вы являетесь советником генерального директора ППЗ. Как это случилось?
— Я пришёл на НПО им. Кирова 7 марта 1973 года. Через два года, когда уже был в должности инженера, с полигона «Плесецк» мы пустили ракету по боевому полю Кура на Камчатке. Это была первая твёрдотопливная ракета Сергея Королёва, где третья ступень была полностью пермской.
Моя научная специальность — боеприпасы. 19 лет я проработал в институте, дослужился до начальника ведущей, ключевой лаборатории. Сдавал серию «Буран», стартовую и разгонную ступени крылатых ракет. Защитил докторскую диссертацию, а когда стал начальником лаборатории, «убрали» генерального директора — в 1991 году разваливается Советский Союз. И что происходит? Все военные темы закрываются тотально. Началось это при Горбачёве, при Ельцине продолжилось.
Я вёл новую тему под названием «Метеорит» — она закрылась в самом начале разработки. Шёл 1990 год, закрывалось всё. Тогда, чтобы не потерять себя, я перешёл в рамках НПО им. Кирова на завод, создал там научно-инженерный центр. И мы стали делать новые гражданские производства. После этого с НПО им. Кирова я уходил только в депутаты Пермской городской думы. В 2003 году я ушёл с предприятия. Потом Борис Шакуля позвал меня обратно в сентябре позапрошлого года.
— Завод сильно изменился за время вашего отсутствия?
— В 2012 году наконец-то «повалился» госзаказ, в 2013 году он стал ещё больше. Сейчас объём продаж продукции оценивается в 4,5 млрд руб. в год. Это при том, что при Ельцине госзаказ упал до нуля. Тогда ведь Гайдар с Чубайсом сказали: купим оружие за рубежом, плевать на эти девять министерств. Вообще-то — стержневых для российской экономики. Сделали из девяти этих огромных монстров ма-а-а-ленький комитет по оборонным отраслям. Вместо ракет объявили какую-то ублюдочную конверсию, предлагали делать утюги вместо ракет.
В те времена, чтобы оборонка «гражданку» не «объедала», была принята доктрина: чтобы на рубль зарплаты на оборонном предприятии выпускалось ровно на рубль гражданской продукции. Пороховой же завод производил вместе с институтом (теперь НИИПМ— ред.) этой гражданской продукции на 3 рубля 84 копейки. У нас существовали производства полиуретана, лакокраски, линолеума, клеёнки, клеев. Рынка тогда не было, выпускать было нетрудно. В оборонном комплексе было занято много людей. В 1992 году было 10 тыс. человек на заводе и 3 тыс. в институте.
— Сегодня соотношение гражданской и военной продукции сохранилось?
— Сейчас соотношение стало гораздо хуже. Когда не было оборонзаказа, во времена Ельцина, мы развернули «гражданку». Соотношение «военки» и «гражданки» в 1992—2000 годах было 50/50. Потом посыпались зарубежные контракты — Марокко, Индия и пр. «Гражданку» растеряли, и сейчас «военка» уже составляет 80%, а «гражданка» — 20%. Это очень плохо. И Путин предупреждает: произойдёт российская модернизация, будут отрабатываться какие-то новые образцы, но уже не в тех объёмах, что раньше. Дадут не такие триллионы.
Вот в 2013 году Министерство обороны РФ «съело» больше, чем американцы в холодную войну, так как сложилась критическая ситуация. Но перевооружение будет продолжаться до 2020 года. Все получат «Искандеры» (высокоточный оперативно-тактический ракетный комплекс сухопутных войск — ред.) и новое оружие, цикл которого составляет где-то 12 лет. И в это время упадёт оборонный заказ.
Контракты заводов, заключаемые по линии Рособоронэкспорта, тоже могут «просесть». Поэтому Путин с Рогозиным откровенно предупреждают: вы, как военное производство, не забывайте про наукоёмкую гражданскую продукцию.
Чтобы понимать, какими должны быть перспективы пермской промышленности, надо знать историю. В первый год Великой Отечественной войны в Пермь было эвакуировано 124 предприятия, 90% из них здесь и остались.
В 1958 году сюда приезжают товарищи Леонид Брежнев, Дмитрий Устинов, Сергей Королёв. Три дня сидят они в Перми и в результате принимают решение: Пермь — единственный в мире город ракетного двигателя, потому что в нём есть и твёрдотопливное двигателестроение (ППЗ), и жидкостное («Протон-ПМ»), и авиационные двигатели Павла Соловьёва. И тогда наш город закрыли.
Почему не вкладывали в инфраструктуру? Да потому что иностранцев тут никогда и не было — их не пускали. И садить в этом городе «красных человечков» и запускать проекты «Пермская картошка» могли только люди, которые не знают его историю. Всё это было надуманно, искусственно привнесено в этот город.
В момент распада СССР в Перми было 19 крупных оборонных предприятий, включающих 200 тыс. рабочих мест. Сейчас их нет. На заводе им Свердлова (сейчас — Пермский моторный завод — ред.), работали 54 тыс. человек, а «Звезда», игравшая в первой лиге российского футбола, была просто цеховой командой. Сейчас там, извините, 11 тыс. человек. Нас на ППЗ было 10 тыс, осталось 4,4 тыс.
Закамск был химическим кластером. «Сорбент», «Галоген», завод синтетических моющих средств... Все они «ужались», кто-то совсем «упал», и теперь весь Кировский район едет на работу в центр, чего никогда не было — туда даже не ходил транспорт.
— Как вы оцениваете руководство военно-промышленным комплексом сегодня?
— Рогозин — это то что надо. Вспомните Сердюкова — пародию на министра обороны. Рогозин с Шойгу — вот этой связке нет цены. Это порядок и отсутствие коррупции. Это достижение высоких целей в РФ. Эта связка вселяет в нас, заводчан, большой оптимизм.
— Как выглядит площадка предприятия сегодня?
— Забор у нас до сих пор один, он огромный. За ним — стендоиспытательная база «Искры», сборочная база «Машиностроителя».
Здесь же располагается компания, которая называется сейчас «Ашленд МСП» (Москва-Штокхаузен-Пермь). В данный момент она принадлежит американцам, сейчас её продают. Мы её создали в 1995 году. Она делает электрически заряженные флокулянты, которые используются для очистки воды и нефтедобычи — это «высший пилотаж».
Вот что собой представляет площадка Пермского порохового завода, которую охраняет, как положено, полк с автоматами.
— Расскажите об уголовных делах, с которыми связан завод.
— У нас было два проекта модернизации, на каждый из которых дали по 40 млн руб. Один из них делал московский институт «ПромНИИпроект», второй — институт «Пермгипромаш». Вот эта вторая «сороковка» — не отработала. Во-первых, произошёл капитальный срыв по срокам этого проекта, во-вторых — по качеству.
— Насколько виновен в этом Борис Шакуля?
— Шакуля ни в чём не виноват. Вся «уголовка» сосредоточена в «Пермгипромаше». Уверен, для Шакули кончится всё нормально. Обвинения с него снимут.
— Расследование уголовных дел продолжается?
— Я далёк от «уголовки». Знаю, что люди ездят на допросы. Меня не вызывали — я не подписывал никаких финансовых документов. Знаю, что весь процесс идёт вокруг проекта «Пермгипромаш».
— Давно ли были обыски на заводе?
— Последняя выемка документов была 13 июня 2013 года. Вынимали проектную и финансовую документацию по «Пермгипромашу».
— Уход Сергея Мохначёва тоже связан с уголовными делами?
— Он абсолютно чист, да он никуда и не уходил... Просто доверенность от Шакули у него была до 31 декабря. Мохначёв — наш. Прошёл школу завода им. Ленина, а когда всё «посыпалось» — ушёл в бизнес, набрался опыта в разных ситуациях. За этот год он, безусловно, навёл порядок в выполнении гособоронзаказа и поставок по линии Рособоронэкспорта. На нём производство держалось как на стержне. Благодаря ему завод выполнил гособоронзаказ на 2013 год на 100% и все поставки по линии Рособоронэкспорта.
В 2013 году сумма гособоронзаказа составила почти 3 млрд руб. Возможно, в 2014 году она возрастёт в полтора раза по некоторым позициям.
— Что тормозит сегодня развитие завода?
— Технологии морально устарели. Одна из них — 1943 года. Во время войны, когда в Пермь было эвакуировано четыре пороховых завода, головастые мужики из КБ НКВД СССР сделали технологию, по которой ковали в потоке снаряды для «катюш». Эта технология модернизировалась, но не кардинально.
Вторая технология, за которую НПО им. Кирова дали орден Ленина, — это литьё под давлением, чего нет у американцев. Это уже разработка нового поколения — топливо от «катюш», но в два раза эффективней.
Когда проекты по модернизации производства будут реализованы, мы сможем увеличить объёмы производства в два раза.
— Что представляют собой проекты модернизации?
— Новые аппараты, механизация, автоматизация, компьютеризация, система контроля качества. Всего нужно порядка 9 млрд руб. Железо меняется, здания обновляются либо строятся новые. Вот тогда мы станем заводом-лидером по производству порохов в России… Впрочем, пока мы им и являемся.
— Были планы по созданию порохового кластера. Почему в прошлом году их не удалось реализовать?
— Кластер мы создавать собираемся, рисуем его на бумаге и в конце концов протолкнём. На создание кластера нас сподвигло вот что: нужно было наращивать интеллектуальный потенциал района.
В НИИПМ остались 1 тыс. человек, но вот в чём трагедия — их средний возраст 55 лет… Нужна молодёжь. А почему она не идёт? В 2006 году с завода списали все долги. Я как депутат помогал списать эти долги за счёт передачи городу Дворца культуры им. Кирова. Но руководители, которые были после этого — шесть человек, — снова сгенерировали на предприятии гигантские задолженности. И сейчас мы не можем поднять зарплату. Кластер же предполагает систему непрерывной подготовки кадров — в одной связке будут лицеи, гимназии, базовый технологический техникум, кафедра твёрдых топлив.
Важно наращивать научный потенциал. Нужны школы, нужен новый подход. Поймите, Россия сейчас откровенно проигрывает!
— Почему в прошлом году не удалась попытка утвердить пороховой кластер на уровне края?
— Кластер задумывался без меня. Идея, появившаяся в 2012 году, была отличная. Но была сделана стратегическая ошибка. Ребята, которые этим занимались, задумали поднять разрушенный «в доску» бывший кластер министерства химической промышленности. Сделать это было нереально. Никакой «Новой химии» в том проекте я не нашёл. Наоборот, там была старая-старая химия. Я усомнился: может, это я дурак? Показал ещё одному профессору, но он со мной согласился, что тот проект не годится.
Краевые власти в прошлом году «разбили» эту идею в пух и прах.
Идея кластера «Новая химия» уже предлагалась в СССР Борисом Коноплёвым. Сейчас в России есть казанская химия, сильнейшее новосибирское химическое производство, есть московское, где работают три академика. Нам же надо иметь свое ноу-хау, пермское.
А это — «Сорбент», это — фтор-соединения «Галополимера».
Развивая пермский «конёк» — военные полимеры, твёрдое ракетное топливо, — мы становимся монополистами. У нас не будет конкурентов, когда мы придём к Улюкаеву в Минэкономразвития: вот, извините, за это-то и надо держаться. А авторы предыдущего варианта «Новой химии» не удосужились даже переговорить с предприятиями Кировского района. В данный момент мы «чистим» этот проект, потом он будет направлен на утверждение в НИИПМ.
— В чём его суть? Вы считаете, кластер можно построить полностью на базе пермских предприятий?
— Только так. В предыдущем кластере было одно якорное предприятие — Пермский пороховой завод. Это неправильно. Мы работаем в связке с НИИПМ, через него проходят все новые темы. Всего по проекту предполагается развивать девять базовых направлений.
Продукт №1 — военные полимеры и в дополнение к ним несколько наименований, которые невыгодно покупать, и с которыми мы хорошо знакомы.
Представлена в проекте и наукоёмкая «гражданка» — это акрилатные полимеры, пенополиуретаны поливинилхлоридные, вплоть до биотехнологий. Ещё в 1998 году ППЗ сдал первую крупнотоннажную технологию производства акриламида биотехнологическим способом. Мы взяли штамм микробов. В реактор объёмом 5 «кубов» лили яд, который называется нитрил-акриловая кислота. Туда же бросали замерзших бактерий, в водичке они просыпались, быстро размножались, сжирали яд и давали экологически чистый продукт, который служил основой для электрически заряженных полимеров различного назначения. Президенту РАН я докладывал об этой технологии непосредственно в цехе.
— Что получит Кировский район с появлением кластера?
— Предполагается 2 млрд руб. направить на развитие инфраструктуры района — планируется городок для молодых учёных и т. д.
— Что даст сегодня предприятию назначение генеральным директором Николая Тарасова? Можно ли назвать это решение политическим?
— Решение, говорят, принято министром, поэтому необсуждаемо. Мы, военные, — люди дисциплинированные.
Раньше Тарасов был директором ОАО «Силан» в Липецкой области. Этот завод поставляет ППЗ катализатор скорости горения твёрдого топлива, очень важный компонент. Он знаком с нашей отраслью. В то же время он — офицер, окончил, если не ошибаюсь, Гайвинское училище МВД.
Почему его ставят? Видимо, потому, что надоела эта чехарда с уголовными делами. Ставят человека, который наведёт порядок. Его задача, как первой представительской фигуры, — взаимодействовать с вышестоящими — краевыми и городскими — властями. Выбивать деньги, обеспечивать выполнение директив, поступающих свыше. Техническую сторону возьмут на себя специалисты, которых у нас много.
— Почему после назначения будет объявлен конкурс? Это формальность?
— Таковы требования устава Министерства промышленности и торговли РФ.
— Не развалится ли завод в результате столь частой смены директоров?
— Развалиться не дадут. Потому что в таком случае российская армия останется без боеприпасов. Есть лишь маленький дубль того, что мы производим — химкомбинат в Каменской области. Каменск владеет частью номенклатур. Их у них максимум пять, а у нас — 150.
— Какую оценку вы можете дать «чехарде» уголовных дел на предприятии?
— Да как вам сказать... У людей, видимо, меняется психика, когда они попадают в это кресло. Есть такая английская пословица: чем выше обезьяна лезет по дереву, тем лучше виден её зад. У людей что-то происходит с головой, стоит им попасть в это кресло. Видимо, они для себя постулируют: я могу всё. Но вот это как раз постулат ошибочный. Потому что всегда есть «доброжелатели». Тем более что мы живём в «деревне», где все друг друга знают — кто с кем спит, кто сколько пьёт. За ними же смотрят «в микроскоп».
Как «спёкся» Мелентьев? Взял два векселя по 17 млн руб., положил в карман и улетел. Сел на самолёт в Москву. Один чек отоварил, где-то там рассчитался. Второй остался в кармане. Прилетает сюда, а его уже ждут: «Где второй вексель?» — «Нет» — «Ну, одевай наручники, поехали в СИЗО». Всё элементарно.
Я был депутатом, посторонним человеком, и то, когда началась «помывка» денег через ЦНКБ, откуда пришёл Мелентьев, даже тогда мне звонили, докладывали: «Идёт платёжка в ЦНКБ». Я отвечал: «Не нужна мне ваша информация». Но видите — всё «под микроскопом». Нельзя так делать. Кто начнёт подписывать платёжки «не туда» — плохо кончит.
— Были честные директора на ППЗ за эти шесть лет?
— Мне сложно сказать — я в 2003 году ушёл с предприятия. Ушёл, в частности, из-за всего этого. Тут либо воруют все, либо это уже не ВПК. Раньше дух был совершенно другой. Нам всем в карман клали партбилеты — хочешь или не хочешь. Мы были совестью страны. И вдруг — начались такие «финты». И эти ребята ничего не скрывали...
А ведь в реальном секторе экономики есть прекрасные возможности зарабатывать очень честно и открыто, и это дело нужно поощрять.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.