Наталья Жукова

журналист

---

Неизвестная Колущинская

3 октября 2014 г.

Поделиться

Твитнуть

В тот день, 4 марта 1976 года, Ирина принимала гостей. И среди приглашённых — ничем не примечательный человек. «Знакомься, Ирина, это мой старинный приятель», — сказал один из гостей. Спустя несколько минут, когда этот «невзрачный человек» начал с ней разговаривать, она вдруг потеряла сознание. Бах — и всё. Судьба проложила свою узкоколейку к той тайне, которая называется любовью. Но эта встреча сыграла, как она сама потом скажет, решающую роль в её жизни.

Это было спустя много лет, а сначала была та самая Ирина, дочь своего отца и внучка своего деда. «Я — из той породы людей, которые рождаются от одного родителя. Я — отцовская дочь, «кусок колущинский», — в её голосе ощущается вызов.

Как она говорит, дед был не очень образован «с точки зрения вузов», но у него за плечами была классическая гимназия и знание пяти языков. «А папа окончил исторический факультет Красноярского пединститута. Работал на кафедре философии, потом был директором школы. А когда мы переехали в Омск, дед поручил ему создать Омское телевидение. Потом он окончил политех. И работал на оборонном заводе, который, похоже, и по сей день, по сути, «ящик», об этом предприятии мне до сих пор ничего неизвестно», — рассказывает моя собеседница.

Она называет своих родителей талантливыми людьми. Хотя в жизни отношения складывались неровно и за свою «колущинскую породу» нужно было платить. «Папа быстро достигал результатов в любой сфере деятельности. Хотя истинным его желанием всегда было сидеть в лесной избушке и общаться со зверями и птичками, — говорит Ирина. — И жена у него должна была быть такая, как моя гениальная мачеха».

Когда Ирине было восемь лет, её родители развелись. Она осталась с матерью, которая вскоре снова вышла замуж. Папа женился. В разодранном мире бывает сложно найти точку опоры. Ирина никогда не порывала связи с отцом. И говорит о нём с особой теплотой — теплотой любящей дочери. «Моя мачеха Римма Фёдоровна — потрясающий врач, офтальмолог. Она до 82 лет работала, до 75 оперировала. Доктор медицинских наук, профессор. Она, дай ей бог жизни, та женщина, которой было абсолютно плевать на «колущинский характер» моего папеньки, что бы он ни придумывал. И даже когда однажды он вдруг бросил «виповскую» должность и ушёл на время в лесничество, она абсолютно спокойно к этому отнеслась», — рассказывает Колущинская.

Она очень тяжело переживала разлуку с отцом. Возможно, поэтому сложно складывались её отношения с мамой. Всё сложнее было находить взаимопонимание. И однажды она перестала пытаться это делать. Просто в 19 лет ушла из дому.

— В 15 лет я уже самостоятельно зарабатывала на жизнь.

— Как это?

— Если коротко, дело в том, что я в молодости, лет в 20—25, была одной из лучших в Перми модисток. Отец говорил, что «у Иры руки вставлены правильным концом в нужные места и напрямую присоединены к головному мозгу — редкое качество у современных баб». Я шила и вязала очень креативную одежду разным известным в Перми дамам. И даже в тяжёлые годы дефицита, когда всё было по талонам, я ни разу ими не воспользовалась и никогда не стояла в очередях, будь то масло или авиабилеты. У меня всегда всего было в достатке, потому что среди моей клиентуры были жёны известных в городе мужей, — улыбается она.

Борьба за самостоятельность, если только это не игра, дорого обходится человеку. И порой эта борьба не оставляет выбора: приходится пережить череду непониманий, жестоких разрывов. Но при этом нужно уметь не сломаться. Уметь крепко стоять на ногах. Чтобы потом никто и никогда не смог упрекнуть тебя в «роковых ошибках», в дурном отцовском характере. А тем более, когда ты знаешь, что папа у тебя золотой, а ты сама — его кровь и плоть, частичка его души и вылитый его характер.

Самое главное — уметь крепко стоять на ногах. Эту истину Ирина усвоила рано. Ни от кого не зависеть и самой делать свою жизнь. После окончания исторического факультета ПГУ она преподавала в пермских школах, четыре года работала на Крайнем Севере, в Якутии. Работу свою очень любила. При этом на «нищенскую учительскую зарплату» никогда не жаловалась. «Я всегда кроме рукоделия очень успешно занималась репетиторством. Подготовка к поступлению в вуз в среднем пятерых выпускников в год приносила хороший доход. Тысяча рублей за эту работу по советским временам каждое лето у меня была стабильно. И я ездила отдыхать туда, куда только пожелаю, в том числе на выходные в Москву, и, будучи учительницей, держала приходящую домработницу», — рассказывает она.

…Твёрдо стоять на ногах. Живёт она очень непросто, но сумела ни от кого не зависеть.

* * *

История её жизни навела меня на мысль о том, что у каждой истинной женщины судьба складывается согласно вектору любви. Бывает: если объект твоего обожания врач — ты обязательно будешь врачом, если он политик — ты тоже туда внедришься по самую макушку... Неважно даже, кем ты была к моменту встречи с ним. Судьба так прокладывает свою тропу к большой тайне, которую несёт в себе жизнь.

Да, это было в том самом 1976 году, Ирина помнит не только день — 4 марта, но и час — девять вечера. Колущинская вспоминает: «Мне было уже почти 28 лет, дважды я разводилась с мужьями, очень яркими мужиками, дочери было три года, но всерьёз до этой минуты сердце ни разу не дрогнуло. А тут…» Это была схватка двух мощных энергий.

К слову, с энергетикой у Колущинской — вообще особая история. Она не носит часов. Потому что на её руке они останавливаются. Во время нашей встречи «встали» два диктофона. Просто перестали писать — и всё. После смены батареек и запуска нового файла, который настойчиво давал сбой уже через две минуты, я перестала пытаться делать диктофонные записи, вооружившись ручкой и блокнотом. Ещё одна особенность — в её доме не растут цветы. Возможно, не выдерживают её мощной энергетики в закрытом пространстве, поскольку всё, что она сажает в саду, — вырастает с таким размахом, что радует глаз.

…В общем, это была встреча судьбы. Логики — никакой. Это была любовь.

Он был корреспондентом в одной известной центральной газете. И ради встречи с Ним она могла преодолеть любые расстояния, пройти самые немыслимые преграды. Когда Он полетел в Магадан освещать турнир по боксу, она взяла билет и тоже примчалась. Странным был сам факт попадания её в Магадан, который был тогда закрытым городом. Полететь туда можно было по спецприглашению. Но она прилетела. И… два дня провела в КПЗ, где с ней беседовали товарищи в штатском с умными и уставшими глазами, выясняя, как она сюда попала. «Я с тобой точно никогда не заскучаю», — скажет потом Он, вызволив её из КПЗ.

«Я могла выходить замуж, расходиться, у меня могли быть романы с кем-то, но мы всегда были вместе, — рассказывает Ирина. — Событие, которое позволило мне оценить его, произошло в 1980-м. Мы вместе были в пресс-баре олимпиады в день её окончания. В то время он был женат, и его в итоге вызвали в Госспорткомитет и объяснили, что любовь любовью, но есть же протокол и ,вообще, облик морали… А в ответ он положил на стол партбилет. Лишился должности в газете и почти на 10 лет стал невыездным. А я-то узнала об этом случайно, года через три после этой истории. Какая же я дорогая женщина! Это вам не вульгарный «Бентли» в подарок и не вилла на Лазурном Берегу, как у всех. Это — настоящая цена. А мужчина у меня был просто бесценный!», — Ирина, улыбаясь, смотрит на меня.

В конце концов эти отношения привели к разрыву в семьях обоих, но создавать семью с ним она так и не решилась. «Мы вместе, пока мы не женаты. В нашем случае брак — это конец всему, — убеждённо говорит она. — Наши отношения продлились до конца его жизни. Жизнь слишком длинна для одной любви. У меня она продлилась с 28 до 54 лет и была одна», — она говорит, отведя взгляд в сторону, чтобы не выказать подступившие слёзы.

А я подумала: что — одна? Жизнь или любовь?

* * *

«… Мне нельзя плакать, — пытается объяснить Ирина Колущинская. — Я из тех женщин, которых слёзы не красят. Но когда мне тяжело, я ревмя реву. И звоню моим подругам. Всё зависит от ситуации. Если мне нужно пожаловаться на жизнь и выйти на глубокие философские темы, то звоню моей Ляльке — Лене Кошкиной в Москву. Мы дружны больше полувека. Если же мне нужно по-бабьи пожаловаться и попричитать, какие все гады и законченные козлы, я звоню моей Лёльке — Оле Орловой, она тоже москвичка. Срок нашей дружбы — сорок лет. Они абсолютно разные, и я ещё не сошла с ума, чтобы их знакомить друг с другом. Каждая из них знает свою Ирину Колущинскую».

За долгие годы у неё было только две подруги. У неё никогда не было компании подружек, даже в школе. «Мой папа ещё в юности сделал мне прививку. Он сказал: «Подруги — это такие существа, которые что-то рассказывают о своей личной жизни в надежде услышать от тебя гораздо больше», — делится Ирина.

Как она сама говорит, дружить предпочитает с мужчинами, которые, по её мнению, делятся на четыре категории: просто добрые приятели, «соратники по борьбе с идиотами», бывшие любовники и любимый. «Любимый у меня был только один. С бывшими любовниками сложились дружеские отношения: у меня звериное чутьё на то, когда нужно расставаться, поэтому мы с ними всегда оставались товарищами. Конфликт с мужчиной для меня — что-то невообразимое, потому что я не умею мириться, — откровенно заявляет она. — Честно говоря, с мужчинами как с биологическим видом у меня в принципе просто хорошие отношения». И вдруг сражает наповал, добавляя: «Те же из них, кто плохо ко мне относится, — просто импотенты. Потому что только они ненавидят женщин моего класса».

«Можно об этом писать?» — на всякий случай уточняю я. «Можно!» — заявляет Ирина, отбросив всякое ханжество.

* * *

— Вы помните свой первый журналистский материал? О чём он был?

— Конечно, помню. Позвонил Сергей Журавлёв (ныне заместитель главного редактора «Звезды» — прим. авт.), сказал: «У нас есть такая непростая тема…» — и предложил разобраться.

История была такая. Многодетной семье отказывали в получении квартиры, и она ютилась на нескольких квадратных метрах барака. После выхода материала Колущинской квартира героине её статьи была предоставлена через несколько дней.

Она пришла в журналистику уже сформировавшимся человеком, профессионалом в педагогике. Главные уроки журналистики ей преподали коллеги по газете «Звезда», куда она пришла работать. А до того, до 1983 года, ничего не писала, и в мыслях не было.

Главный урок — от редактора «Звезды», которым в то время работал Юрий Николаевич Вахлаков. Впрочем, этот урок он преподнёс Евгению Миловскому, ответсеку газеты, а Колущинская усвоила этот опыт для себя. «Помню, я сидела в кабинете Вахлакова, газета опаздывала по графику, прибежал в мыле Женя и кричит: «У вас в шахматной задаче белые начинают и мат в три хода! А там мат в два хода!» Юрий Николаевич и отвечает: «Там в два хода мат дурак может поставить. А ты попробуй в три!» Так что если тема сразу понятна — что-то здесь не так», — рассказывает Ирина Колущинская.

— Каким безусловным качеством, на ваш взгляд, должен обладать журналист, чтобы быть успешным?

— Безусловно, у человека должен быть стержень. Должна быть собственная, организованная точка зрения на процессы. Бывает, что она меняется. Бывает. Отказаться от собственного стереотипа очень трудно. Но надо. И надо ждать, что тебя за это изменение будут есть с кашей. Российский журналист должен знать историю своей страны и того региона, в котором он работает.

Нужен образ, ассоциация. Пушкиным, Достоевским, Чеховым, Булгаковым, Стругацкими — про российскую жизнь всё уже написано. И лучше не скажешь. Образ для журналистского мастерства обязательно необходим, чтобы возникал ассоциативный ряд. А для этого необходимо читать книги.

А ещё нужно трепетное, очень аккуратное обращение со словом. Это — оружие. Был в моей практике случай, когда один из героев материала чуть не повесился. Это стало для меня сильной прививкой — слово требует аккуратного обращения.

* * *

Политический журналист со временем становится экспертом в своей сфере. У Колущинской свои, особые отношения с демократами и нынешними либералами.

Она вспоминает, как в 1991 году, во время путча, «Звезда» опубликовала всего лишь скупую информацию о ГКЧП. На баррикады народ газета не позвала. И вот десяток народных депутатов СССР потребовали от областного совета уволить с поста главного редактора Сергея Трушникова. Ирина Колущинская рассказывает, что на должность руководителя главной газеты Прикамья демократы предлагали Александра Калиха.

— Я прозваниваю всех этих депутатов прямо с летучки. Звоню первому: «А это правда, что вы подписали такое письмо?» — «Так это все подписали». Я прошу подождать у телефона, никуда не уходить. Звоню следующему — и точно такая же ситуация. И с третьим — точно такая же. И выясняется, что никто на самом деле этого письма по своей инициативе не подписывал. В общем, Трушников остался главным редактором «Звезды». Мы с ним никогда не были особыми приятелями, скорее, наоборот. Но именно Сергей Васильевич более чем на 20 лет сохранил «звёздочку», он молодец. А что касается Калиха, то он долгое время был секретарём партбюро «Звезды» и пару раз требовал от меня присутствия на открытых партсобраниях. А я в их партии не была и на эти собрания не ходила. Причём в то время Калих был Александром Михайловичем, а в 1991 году стал враз Эммануиловичем и антикоммунистом. По-моему, это очень противно.

Колущинской припомнили её дедушку, который всегда занимал руководящие посты в КПСС. А она нашла что ответить тем пермским демократам: некоторые из них, чтобы скрыть репрессированное прошлое своих родителей, подчас брали фамилии своих жён. «А это подло», — уверена она.

«Я физически знаю, что такое тоталитаризм», — говорит Ирина Колущинская. Когда время изменилось, она поехала на Колыму, чтобы ещё раз вспомнить встречу с Ним. Дело было в июне, земля оттаяла только на 30—40 сантиметров. Она взошла на сопку, вершина которой была усеяна костями и черепами. Там было кладбище одного из лагерей ГУЛАГа. «Я порву любого, кто скажет, что Берия был «эффективным менеджером»! При всём том, я не люблю наших демократов. Надежда Мандельштам писала, что каждый человек, который жил при тоталитаризме, является жертвой этого режима. И палачи, и сидельцы, и те, кто всё понимали, и те, кто искренне верили. Болезнь переходит на детей, и только внуки начинают выздоравливать, вернее, болезнь приобретает у них другие формы. И это — ответы на многие наши вопросы. Именно в разгар этого режима мы их победили. И эта победа наслаивается на все другие процессы нации — мыслительные, нравственные».

На несколько секунд она задумалась, словно ухватив на лету неожиданную мысль, вновь подняла голову и, подняв на меня поверх очков свой удивительный, пронзительный взгляд, продолжила:

— Сейчас очень сложная ситуация. Ещё Достоевский сказал, что «такого либерала не может быть нигде, кроме как в России, который бы самое отечество своё ненавидел. Поскольку русский либерал — это и не либерал вовсе». Когда-нибудь я расскажу нашим юным журналистам про нашу страну. Про национальную идею, которую сформулировал Достоевский, и никакой другой национальной идеи у нас нет. Я проехала нашу страну вдоль и поперёк, прошла Лену, Енисей… Я осознаю массу нашей страны и понимаю соотношение этой массы и силы инерции. И я ещё до 25 лет побывала в «европах», включая и Париж, и Стокгольм. Достоевский тысячу раз прав. И действительно, пыль на камнях Европы гораздо дороже русскому человеку, чем любому европейцу.

* * *

Как мне кажется, у Колущинской какое-то особое отношение к Юрию Трутневу. Она весьма критически относится ко многим нашим «випам», но о Трутневе говорит с пиететом.

— А как вы познакомились?

— Мы знакомы с Юрием Петровичем с начала 1990-х годов. Но, несмотря на это, за всё прошедшее время я написала лишь 11 материалов о нём. Это включая сценарий к фильму и интервью для журнала «За рулём».

В начале 1990-х годов в «Звезде» вышел один достаточно резкий материал, и возникла конфликтная ситуация с группой предпринимателей, которая называлась «Наш клуб». В него входили Виктор Новиков, Андрей Кузяев, Александр Бесфамильный, Юрий Трутнев, в общем, — достаточно узкий круг бизнесменов. Мне позвонил Витя Новиков и категорически заявил, что они больше со «Звездой» не работают и никакой рекламы больше не дадут. Была жёсткая ситуация, рекламный рынок был в зародыше, а обязательная подписка канула в Лету. Стали думать в редакции, что делать. Решили, что надо как-то мириться. И в результате мне было поручено начать договариваться. Так я и пришла знакомиться к Юрию Трутневу.

Его офис тогда находился на улице Горького. Его кабинет был комнаткой метров шесть. Юрий Петрович сидел спиной к окну, которое находилось очень высоко. Я сказала: «Как у вас душно, надо открыть окно».

И в следующее мгновенье я просто обалдела. Трутнев встал, опёрся правой ладонью о подоконник, который находился где-то на уроне плеч, а потом одним рывком бросил себя на него и выпрямился. Через секунду открыл форточку и прыгнул на пол. Это была пластика тигра: умопомрачительно красиво.

Меня поразила его манера говорить: чистый русский язык, безупречная логика, образность. Достаточно вспомнить, как он на старте своего губернаторства предложил установить мораторий на весеннюю охоту. «Нельзя стрелять в любовь», — сказал он.

«На какой бы должности Юрий Петрович ни находился, так называемый пиар в его работе присутствует в гомеопатических дозах. Трутнев действительно скромный человек. При таком колоссальном масштабе личности это по-настоящему круто», — говорит Ирина Колущинская.

* * *

Мы не говорили о тонкостях политических технологий, избирательных кампаний, которых Колущинская провела несколько сотен по многим регионам страны. Потому что решили: в нашей беседе — минимум политики и минимум политтехнологий. И всё же одного вопроса я никак не могла не задать Ирине Владимировне. Что самое интересное в её работе на выборах?

— Впечатления от новой географии и новых людей. Нет людей неинтересных, неэксклюзивных. Это абсолютное моё убеждение. И это мощный мотив в моей работе. Их было около 700 — самых разных кандидатов. И только из двоих мне не удалось ровным счётом ничего вытащить. Один был очень красивый. Очень. И абсолютно глупый.

— А второй?

— Второй был роботом. Как говорится, ни одного спасённого котёнка в жизни.

* * *

«Любовь. Успех. Состоявшаяся карьера. Счастливым может считать себя тот человек, кто получил хотя бы что-то одно из этого. Но в рамках одной человеческой жизни всё это — потрясающий букет, который не оставляет шанса, я уверена, оборачиваясь назад, хоть каплю в чём-то усомниться, хоть на секунду представить, что в твоей жизни было что-то не так. Но всякий букет имеет свою цену. Какую цену пришлось заплатить вам?» — спрашиваю я у Ирины.

И вдруг Колущинская резко отворачивается, из её глаз предательски брызнули слезы. Она решительно поднимается из-за стола и успевает сказать:

— А ты молодец, умеешь задавать вопросы…

И спешно выходит на улицу с сигаретой в руке, а я уже корю себя за такой вопрос. Но Ирина возвращается и, как ни в чём не бывало, вновь предстаёт уверенная и непоколебимая в своих словах:

— Я прожила не свою жизнь. В моём прекрасном советском буржуазном детстве у меня был свой маленький, но настоящий зоопарк. И если бы я была в три раза моложе, то сейчас уехала бы куда-нибудь в Африку или Новую Зеландию, работала бы в каком-нибудь национальном парке и занималась выхаживанием каких-нибудь экзотических щенков.

* * *

Сложно что-либо добавлять от себя к этой истории жизни женщины, журналиста, политика. Почему-то пришли на ум слова Харуки Мураками: «Танцуй. Пока звучит музыка, продолжай танцевать. Понимаешь, нет? Танцуй и не останавливайся».

Колущинская в ответ смеётся: «Это даже не вопрос! Но только — под свою дудку!»