Евгений Берман: Хочу восстановить справедливость

Соглашаясь с прекращением уголовного дела в отношении себя, предприниматель Евгений Берман подчёркивает: сам предмет уголовного расследования изначально относился к спорам гражданско-правового характера. Основания для возбуждения Берман считает надуманными и хочет, чтобы всем действиям должностных лиц была дана соответствующая оценка. А именно — уголовное дело стало элементом давления на его бизнес. У предпринимателя осталась масса вопросов к тем, кто по роду своей должности обязан был отстаивать закон, но зачастую защищал интересы Анатолия Зака.

— Вы не согласны с тем, что вас больше ни в чём не обвиняют? Ведь дело закрыто по реабилитирующим обстоятельствам.

— Да, дело прекращено по реабилитирующим обстоятельствам. У меня вопросы к той части постановления, в которой следователь указывает, что я нанёс Заку некий ущерб. А я так не считаю.

Полтора года обысков, допросов и других следственных действий просто так не прошли — я считаю, что нанесён ущерб мне, моей семье, моему доброму имени и репутации.

— Вы будете настаивать на полной реабилитации?

— У меня есть такое право. У меня масса вопросов и нет ответов. Почему полтора года расследовалось дело, которое максимум было предметом гражданского спора? Зачем было столько шума вокруг него, зачем столько сил потрачено? Одна следственная группа из 11 человек работала.

С Заком как раз всё ясно — на протяжении нескольких лет он спасал имущество от реализации в интересах потерпевших на пожаре в «Хромой лошади». И, если бы делом не занялась Москва, воз, наверное, был бы и ныне там. Мой случай — просто иллюстрация. Вопросы к тем, кто ему фактически помогал это делать. И уголовное дело в отношении меня использовалось отдельными личностями как элемент давления и аргумент в споре.

— Почему давили именно на вас?

— Потому что я и мой деловой партнёр Сергей Негашев не давали вывести имущество Зака. Мы не стали помогать в этом — нас попытались выкинуть из этого бизнеса. Появилось заявление Зака, было возбуждено уголовное дело, которое в итоге стало одним из основных элементов давления на меня и моих партнёров. Сразу появились «переговорщики», которые начали настойчиво делать самые разные предложения.

 — То есть всё-таки это были элементы шантажа?

— Другое объяснение найти трудно. Судите сами. Ни я, ни Сергей Негашев не имели никакого отношения к ночному клубу «Хромая лошадь». Нам просто «повезло» с партнёром в лице Зака совсем в других проектах. После того как случилась трагедия, всё его имущество было арестовано — в том числе и доли в общем бизнесе. Пока шло расследование уголовного дела, а потом и суд, Толя спасал свои деньги: развёлся с женой и оставил ей массу имущества в России и за границей.

Под арестом остались несколько объектов недвижимости и доли Зака в нашем совместном бизнесе. В какой-то момент у него пропало желание и этим имуществом расплачиваться с потерпевшими. С его подачи появился «фонд помощи пострадавшим», который, к удивлению той же прокуратуры, начал выступать в роли защитника Зака и склонять наши имена.

Началась кампания в прессе и как-то очень быстро оказалось, что это не Зак не хочет платить компенсации, а я и Негашев. И хотя, повторяю, никакого отношения к «Хромой лошади» не имел, я жил в этой истории все последние пять лет. Под микроскопом всю мою жизнь рассмотрели и в прессе обсудили.

— Что касается уголовного дела, возбуждённого в отношении вас…

— С самого начала уголовное дело было надуманным, даже по формальным основаниям. По этим самым основаниям оно спустя полтора года и было закрыто. Интенсивность расследования и так была низкой, но она упала до нуля сразу после того, как процессом реализации имущества Зака занялись судебные приставы в Москве. За эти три месяца не было ни одного следственного действия. А после того как имущество было реализовано, дело и вовсе закрылось.

По-моему, связь между событиями можно проследить.

— Вы намерены это сделать?

— Вот я смотрю телевизор: президент Владимир Путин на коллегии МВД говорит, что надо избавляться от тех сотрудников, которые занимаются заказными делами, надо привлекать таких к ответственности. Все согласны? Я буду помогать в выполнении такой задачи. Я хочу, чтобы на ряд вопросов появились ответы.

Почему следователь допрашивает по списку свидетелей со стороны Зака, которые в реальности ничего свидетельствовать против меня на самом деле не могут, зато наплести домыслов готовы, а коллектив «Евразии», который был готов на все вопросы ответить, никто ни о чём не спрашивает даже после коллективного письма? Почему привлекались только те эксперты, которых предлагал Зак?

Прокуратура на это, кстати, указывала следствию: есть конфликт интересов, данные эксперты выступали на стороне Зака в массе судебных процессов. Эти самые эксперты в своё время «не увидели» пристрой в «Хромой лошади» в 200 кв. м. В городе 300 экспертных и оценочных организаций, а привлекаются вот эти господа! Может, потому, что они дают нужные заключения?

И меня, конечно, удивляет, что реальные свидетели, которые в курсе всех дел группы компаний, не допрашиваются, альтернативные экспертизы и документы, которые не укладываются в канву обвинения, во внимание не принимаются. Массу ходатайств о приобщении тех или иных материалов следователь «отфутболивал» просто автоматически.

— В чём вас конкретно обвиняли?

— Меня обвиняли по ст. 201 УК РФ в том, что я злоупотребил положением и заключил невыгодные для группы компаний сделки. Конкретно в том, что комиссия за управление площадями и привлечение арендаторов составляла до 40% от арендных платежей, что сделка эта притворная, а индивидуальный предприниматель Павел Кабашный — лицо подставное.

То есть якобы я таким образом нанёс ущерб многоуважемому члену нашего общества Заку Анатолию Марковичу. Вот, если коротко, суть обвинения. Оказалось, что платить я должен был от 2 до 5% от выручки. То есть учили меня, как я правильно должен бизнесом заниматься.

— Каковы были ваши аргументы в ответ на эти обвинения?

— С самого начала следователю были даны разъяснения, что для возбуждения уголовного дела по указанной статье нужно заявление от уполномоченного органа организации, но таких заявлений не было. В итоге по этому основанию он дело и закрыл. Правда, сделал это так, что ложки вроде нашлись, а осадок остался. То есть в постановлении следователя всё равно говорится, что я ущерб обществам и Заку нанес, но этот ущерб — несущественный. И спустя полтора года он вспомнил, что общества с заявлениями не обращались.

То, что ставка по договорам была утверждена полномочным собранием учредителей, следователь проигнорировал. Точнее, сначала признал, что собрания не было, потом договорился до того, что я голосовал на собрании против интересов Зака, а затем просто решил, что оно было незаконным, хотя решить это мог только суд. Почему? Большой вопрос.

Уже после ареста Зака мы, несмотря на все свалившиеся на голову проблемы, достроили и запустили «Евразию», провели реконструкцию «Чкаловского» на ул. Героев Хасана — из складского комплекса на асфальтовом полу превратили его в нормальный торговый центр. Обслуживали кредиты, развивали бизнес.

Вся ирония ситуации в том, что мы начали работать по более выгодным условиям для обществ, нежели когда ими руководил Анатолий Зак. С Павлом Кабашным мы работаем давным-давно, и первые договоры с ним заключал сам Зак. Так вот, по ним прибыль агента можно оценить гораздо выше. Тогда площади оптом сдавались, к примеру, в аренду за 200 руб. за метр, а пересдавались агентом за 350—400 руб. Это почти 100% в логике следствия получается? А у следователя на это был свой аргумент: раньше вы работали плохо, а теперь не так плохо.

Что касается ущерба, то согласно налоговой декларации только по одному обществу «Фаунд» выручка у нас выросла с 15 млн руб. в 2009 году до 42 млн руб. в 2012 году. То есть я вместе с Кабашным изо всех сил вредил партнёрами и акционерам, но выручка всё равно росла. А в 2014 году благодаря ему ТЦ «Евразия» и вовсе был признан одним из лидеров отрасли в масштабах всей страны.

Да, у нас отданы большие площади управляющему за хорошее вознаграждение. Но мы инвесторы, мы развиваем стратегию, привлекаем деньги, инвестируем в улучшения объектов и ориентируемся на определённые показатели прибыли. И мы полностью все площади передаём управляющему на понятных условиях — дальше идут его риски по наполняемости площадей, по сбору средств и так далее. Это ежедневная, ежеминутная работа. За эти риски он и получает деньги, и он заинтересован в том, чтобы выручка росла. Вот такую бизнес-модель посчитали криминальной.

— Откуда взялись цифры в 2—5% комиссии?

— В деле есть справка от ТПП о том, что вознаграждение за сбор денег с арендаторов стоит от 2 до 5% от выручки. Но в данной справке речь идёт о сборе денег, о работе кассира. А у нас агентский договор, и сбор денег в нём — один из 10 пунктов. Договор предусматривает ещё и поиск конечных арендаторов, их расстановку на площадях, их оперативную замену. И конечно, агентское вознаграждение стимулирует к тому, чтобы эта работа выполнялась хорошо.

Я на этом рынке давно, хотел бы найти таких управляющих за 2%, но их почему-то нет. Мой адвокат написал запрос в пермскую ТПП — может, они знают, какое агентское вознаграждение должно быть за наполнение арендаторами площадей свыше 6 тыс. кв. м? Ответ: таких данных у ТПП нет. То есть первый ответ ТПП следствие устроил как экспертная оценка, а второй посчитали просто информацией.

Зато есть оценка от Российской гильдии управляющих и девелоперов о том, что ставка агентского вознаграждения в зависимости от условий договора может составлять от 10 до 50%. В нашем случае, в наших обстоятельствах была такая ставка. Всё это можно было выяснить в короткий срок, а растянулось всё на полтора года.

То есть с самого начала в деле происходили удивительные открытия. С точки зрения соблюдения формальных процедур. С точки зрения соблюдения тайны следствия. Странным образом подробности дела стали появляться в прессе, и их комментировали представители созданного Заком «фонда пострадавших» при пожаре в ночном клубе. А при чём тут пожар в «Хромой лошади»? Дело экономическое, расследуется по поводу сдачи торговых площадей? Ну ведь люди интересуются — был ответ от следствия.

Вообще, следственные действия очень странно синхронизировались с появлением переговорщиков со всякими разными предложениями. Пришёл один, говорит: дайте данные по сборам в ТЦ «Евразия». Мы говорим: не дадим, коммерческая тайна. На следующий день эту информацию изымают оперативники в ходе обыска. Совпадение?

И в банки «добрые люди» звонили — мол, Берман под «уголовкой», не давайте ему кредиты. И постановление следователя почему-то в моём подъезде пачкой лежало — видимо, чтобы соседи прочитали.

Я считаю, что расследованием уголовного дела, созданием гнетущей атмосферы вокруг меня и моих партнёров отдельные личности открыто пользовались как инструментами давления и шантажа.

— Какими будут ваши ближайшие шаги?

— Я хочу понять, почему обычным хозяйственным спором занималось столько людей в погонах, хочу помочь найти: кто, где и когда нарушил закон. Хочу задать вопросы: почему в Перми не могли реализовать имущество Зака? Почему обыски в моей квартире и офисе происходили исключительно в форме погрома? Я по первому требованию предоставлял все документы, а у меня всё равно переворачивали всё вверх дном, а потом я месяцами ждал допроса.

Негашев ни в чём не обвинялся, а обыск был и в его квартире — после этого вызвали на допрос только через семь месяцев. Дело было возбуждено по двум компаниям, а выемки шли в 14 обществах...

Есть целая цепь событий, странных совпадений, документов, экспертиз, судебных и иных актов, которые требуют всесторонней правовой оценки. Мне хочется, чтобы из моей истории была извлечена какая-то практическая польза для пермского бизнеса. За этой историей стоит целая группа людей, которые хотели получить дивиденды, пытались использовать уголовные дела как элемент давления и шантажа.

Без ответа такие действия не должны оставаться. Не должно так происходить. Полтора года моей жизни на это всё ушло, и я ещё готов время потратить, чтобы восстановить своё имя и репутацию полностью. Я хочу восстановить справедливость.

— Знаете, 99% людей, оказавшихся в подобной ситуации, постарались бы эту историю просто забыть побыстрее...

— У меня не получается.