ПОЭЗИЯ ОТСУТСТВИЯ

Один из самых малопостижимых пермских поэтов, Владислав Дрожащих, достиг заветного 50-летнего рубежа

Стараниями фонда "Юрятин" и киностудии "Новый курс" в киносалоне "Премьер" было проведено мероприятие, отчасти претендующее быть юбилейным творческим вечером, но скорее всего явившееся просто неформальной встречей узкого круга друзей В. Дрожащих и представителей творческой интеллигенции. Ни одного чиновника или депутата замечено не было, приличествующая случаю почетная грамота юбиляра благополучно миновала, пресса (за исключением "Компаньона", естественно) событие проигнорировала.

В связи с этим вспоминается эпизод, связанный с приездом в Пермь Александра Кушнера. Он рассказывал, что в питерских поэтических кругах Пермь ассоциируется прежде всего с именем Владислава Дрожащих. С места прозвучал вопрос: а имя Алексея Решетова вам знакомо? Кушнер недоуменно запереглядывался с редактором журнала "Арион" и ответил отрицательно.

Тем не менее философ из "политеха" Наби Балаев обратил внимание собравшихся, что чествование Дрожащих пришлось на... день 65-летия Решетова.

Если Балаев назвал Решетова нашим "домашним Пушкиным", то Дрожащих может претендовать на звание "домашнего" Хлебникова. Как заметила Анна Сидякина из "Юрятина", читатель/слушатель стихов Владислава просто не поспевает за чрезвычайно быстрым бегом и без того неявных ассоциаций, составляющих основу поэзии Дрожащих, и потому стихи остаются "темными".

Сам автор наконец-то дал пояснения относительно своей знаменитой поэмы "143-й вагон", которая, оказывается, представляет собой 45-страничную подборку поэтических определений поезда.

Феномен Дрожащих, конечно, загадочен еще и потому, что Владислав со студенческих лет как бы законсервировался во внешней аскетической худобе и внутренней закрытости для всех посторонних вмешательств в собственное "эго" - в то время как его однокурсники обзавелись обильной сединой, животиками и докторскими степенями. Он не меняется внешне (не стареет), не изменяет раз навсегда избранной стихотворной манере (предпочитая оставаться "темным" и в поэзии, и в житейском существовании).

Наш репортер, несмотря на почти четвертьвековую историю общения с Владиславом, выразившегося в неоднократном совместном употреблении алкогольных напитков и участии в полуандеграундных проектах бурных 1980-х годов (а это ведь должно очень сближать, не правда ли?), до сих пор не может уверенно утверждать, что он с Дрожащих знаком. Это не парадокс: есть в наших палестинах поэты, которых легко назвать "символами" Перми, знаковыми личностями. Дрожащих, напротив, как бы инстинктивно фиксирует собственное отсутствие в местном творческом пространстве. За его поэзией стоит не вызов, не судорога самореализации, а безмолвная или косноязыкая пустота - великое и первичное доонтологическое "ничто", которое будет покруче бурных поэтических стихий значительной содержательной и образно-метафорической наполненности. В этом смысле Дрожащих - не "знак" Перми, а ее трансцендентальное означаемое, как выражаются постмодернисты. То есть наличие поэта Дрожащих угадывается лишь в неявных контекстуальных намеках поэтической среды, но никогда прямо не провозглашается.

Кстати, А. Сидякина, собирая публику на вечер, позвонила Владиславу в последнюю очередь и сказала: "Ну, все уже обещали прийти, было б неплохо, если б и ты поприсутствовал".

На воспоследовавшем товарищеском ужине, срежиссированном по рецептам студенческой складчины, Владислав впервые за 50 лет позволил себе публично раскрыться, сказать пару слов о себе. Не о "себе, любимом", а как раз наоборот. Он заявил, что себя не любит и не уважает и лишь в этом находит опору для личностной динамики. По всему было видно, что это не поза. Параллели с Хлебниковым снова становятся уместны, Владиславу осталось только научиться во время публичных выступлений прерывать чтение своих стихов и скромно замечать: "Ну, и так далее".

Мистическое, постмодернистское значение феномена Дрожащих нашло подтверждение и в истории, которую поведал Владислав. Оказывается, один из кинодеятелей в течение нескольких лет снимал фильм про поэта, накопилось киноматериала на несколько часов, а потом проект как бы сам собой рассосался. И вот спустя много лет Владислав включил телевизор и увидел себя... в рекламном ролике. Невостребованный киноматериал реализовался в нескольких секундах клипа: Дрожащих в длинном черном пальто отворяет Царские врата в заброшенной церкви, после чего на экране вспыхивает надпись: "Спаси и сохрани!".