ПЕСНИ РАЗБИТЫХ СЕРДЕЦ В ДОМЕ БЕРНАДЫ АЛЬБЫ

Открывая 15–й театральный сезон малоизвестной пьесой Федерико Гарсиа Лорки, главный режиссер театра «У моста» Сергей Федотов предупредил публику: «Мы решились на эксперимент, поставив спектакль, где задействованы одни женщины». Однако в этих словах была лишь половина правды об эксперименте.

Дело даже не в том, что очередная мода на Лорку с его густым испанским колоритом и неизбежно кровавой развязкой миновала лет 7 тому назад, так что сегодня он вновь смотрится экзотично. И не в том, что постановку осуществлял приглашенный режиссер — в последнее время «умостовцы» практикуют это все чаще. Удивляло другое: Андрей Гарсиа, которому предложили поработать с труппой, — молодой, но вполне сложившийся мастер, его стихия — чистая трагедия, сыгранная тонко, строго и выверенно, не отягощенная сентиментальностью и «бытовизмом». Его театр, очень аскетичный в средствах воздействия, отвергает дешевые спецэффекты; все здесь рождается непосредственно на сцене — из пластики и ритма, из живого взаимодействия актеров и музыки.

Было заведомо понятно: молодому режиссеру потребуется немало мужества, чтобы не пойти на уступки «умостовской» публике, приученной своим театром к совсем другому языку. А актрисам придется отказываться от эклектики «федотовской» школы, где реализм, щедро приправленный мистикой, допускает переходы от драмы к фарсу, от психологизма к гротесковости. Думается, именно в этом заключался настоящий театральный эксперимент. И вот — премьера.

«Дом Бернарды Альбы» начинается тем, чем другие трагедии заканчиваются — смертью. Однако кончина хозяина ничего по сути не меняет в жизни вдовы и пяти ее дочерей. Бернарда Альба в убедительном исполнении Натальи Катаевой слишком сильна и слишком верна себе; два брака — оба с нелюбимыми мужьями — открыли ей простую истину: жизнь женщины держится на Чести и Долге, а мечты о счастье — лишь иллюзия, ими можно и должно жертвовать. В молодости она принесла эту жертву, и теперь с фанатичностью испанки требует того же от всех женщин, включая дочерей и служанок.

Кажется, что монашеские покрывала и строгие черные платья, в которые обрядились ее домочадцы, — не только дань трауру: живя в доме Бернарды Альбы, просто нельзя одеваться иначе. Но для ее дочерей такой дом давно превратился в тюрьму, откуда мучительно хочется вырваться. И символичные декорации, выполненные Еленой Санниковой, хорошо работают на эту идею: серые стрельчатые арки образуют суженное, тесное пространство (быть может, они излишне загромождают и без того небольшую площадку, но это не мешает режиссеру грамотно выстраивать мизансцены), их прозрачность создает зыбкую грань — жизни и небытия, счастья и беды, свободы и принуждения.

Белый стол с 5 чашами классической формы — еще одна удачная символическая деталь: сюда — звяк, звяк, звяк! — падают поминальные медяки, жалкая милостыня для невест–бесприданниц; здесь у каждой сестры — своя Чаша, которая ее не минует...

5 дочерей Бернарды Альбы — 5 вариантов одной судьбы: «женщина без мужчины». Вот стареющая красавица Магдалена (Марина Шилова), отказавшаяся от борьбы: внутренний огонь уже сжег ее дотла. Амелия (Ольга Петрова) моложе, у нее еще хватает сил не думать о себе, утешая старших сестер. Обе актрисы органично восприняли новую эстетику и хорошо работают на ансамбль, вовремя уступая место главным героиням — тем, для кого все меняется с появлением жениха.

Невестой становится Ангустиас — самая старшая, некрасивая и богатая из сестер; в игре Ольги Шишмаковой есть интересные психологические нюансы: ее героиня — не действующее, а страдающее лицо, захваченное водоворотом чужих воль. Ослепленная призраком счастья, она жалка, но ее никому не жаль. И меньше всего — сестрам, среди которых две являются ее соперницами. Это между ними разворачивается настоящий поединок.

Болезненно–красивая Мортирио вместе с горбом носит свою обреченность на безбрачие (правда, Галина Гринберг то и дело забывает об этом изъяне своей героини и начинает играть простую истеричную девицу). Нерастраченная страсть сводит ее с ума, но Мортирио останавливает себя. И требует того же от Аделы, самой младшей из сестер. Однако достаточно было увидеть, как еще вначале, в первый же день траура Адела (Яна Зарубина) вдруг надевает зеленое платье, чтобы понять: такая пойдет до конца. Это она разрушит устои дома Альбы и, отказавшись от Чести, выберет Любовь. «Я стану возлюбленной женатого мужчины!» — говорит она сестре, и слова ее подтверждает горячая дробь фламенко. Этот ритм звучит в крови, и на такой вызов Мортирио ответить не может: в бессильной ярости она просто впивается в волосы счастливой соперницы.

В ритмическом ключе решена не только кульминационная сцена: в театре Лорки музыка вообще должна рождаться раньше слова. «Я люблю одинокий человеческий голос, истерзанный любовью», — признавался испанец. Поющий голос за сценой — вот без чего нет его драматургии и вот почему ставить Лорку так неимоверно трудно. Режиссер должен сначала услышать такую пьесу, а потом воспроизвести ее мелодию. И Андрей Гарсиа делает это виртуозно: он сам становится Голосом за сценой. Он знает: важны не слова, а их звучание — гортанные переливы, отзвуки арабской и цыганской мелодики, завораживающий интонационный рисунок. А еще — гитарные наигрыши, ритмичные выкрики, плач, звяканье медяков — любой «живой» звук (который никакая фонограмма не заменит).

Кажется, что музыка в этом спектакле не смолкает ни на минуту, просто временами герои, увлеченные роком событий, перестают слышать ее. Но и простой разговор то и дело перемежается напевами, шепотом, речитативом. А там, где не хватает красок, актеры привычно срываются на крик (этой сомнительной «школой» сейчас попорчены не только «умостовцы»). Однако то, что выручало их в фарсе, в трагедии звучит фальшивой нотой, и уже никак не скроешь, что первое действие явно перегружено женской истерикой.

Вторая часть интонационно много точнее — возможно, благодаря тонкой игре Нины Ахтырской. Ее героиня — престарелая мать Бернарды Альбы и главный ее обвинитель: держа своих дочерей взаперти, Бернарда покушается на законы Природы. Сумасшедшая старуха напоминает об этом, надевая вместо траура свадебное платье. А ее колыбельная, спетая белому ягненку — и всем своим нерожденным правнукам? — одна из самых выразительных сцен спектакля.

Зло неизбежно появляется там, где человек отказывает себе и другим в праве на счастье, поэтому Смерть вновь посетит дом Альбы. Однако теперь она придет как освобождение и изменит жизнь его обитателей — об этом говорит скорбное пение дочерей Бернарды, которые, несмотря на запрет матери, оплакивают одну из сестер.

В новом спектакле не все гармонично, но в нем уже есть та поэзия, которую редко теперь встретишь на сцене. Театральный эксперимент удался. А вот примет ли пьесу театральная публика, приживется ли она в динамичном репертуаре, будет ли продолжение у творческого союза Андрея Гарсии с «умостовцами» — покажет только время.