Бессмысленный и беспощадный
В «Сцене-Молот» измазали грязью Владимира Дубровского и искупали в икре Кирилу Петровича Троекурова
Думается, не одна рецензия на первую премьеру сезона в «Сцене-Молот» выйдет с подобным заголовком, который характеризует не только русский бунт, вынесенный режиссёром Семёном Серзиным в заглавие спектакля по мотивам повести Пушкина «Дубровский», но и сам спектакль.
Перед началом спектакля «Бунт» в фойе «Сцены-Молот» поют и танцуют «цыгане». Начинают с популярных национальных мелодий, но быстро переходят к надрывному городскому романсу, превращающемуся в то, что получило стыдливое название «русский шансон». Когда звенит третий звонок и публика устремляется в зал, «цыган» как раз поёт о том, что Россия должна встать с колен.
«Не похоже это на Театр-Театр», — задумчиво произносят завсегдатаи. Оказывается, эта прелюдия — часть режиссёрского замысла. Семён Серзин трактует историю о самоуправстве барина Троекурова и обречённом сопротивлении произволу со стороны Владимира Дубровского как историю не столько «русского бунта», сколько русского произвола, безнадёжного и безнаказанного во все времена.
Во все-то во все, но особенно — в «лихие девяностые». Именно к этому времени отсылает эстетика спектакля, в которой собраны все самые махровые штампы расцветшего в те годы русского китча.
На пяти плазменных экранах — блины, пельмени, банные веники, самовары, осетры и лососи. А вот и довольная морда помещика Троекурова (артист Сергей Семериков), торчащая из моря чёрной икры. Оглушающий тяжёлый дискотечный Dub действует на нервы, кажется, не только зрителям, но и актёрам, недаром несколько раз за время спектакля со сцены раздаётся: «Выключите музыку!» В лучших традициях русского праздника это мрачное «тыгыдым» перемежается тем самым «шансоном», звучащим не только под гитару, но и в виде, так сказать, «художественного слова»: актёры с профессиональным пафосом и надрывом читают в микрофоны тексты «Я полюбила бандита» и «Наколи мне купола».
Кирила Петрович Троекуров в этом контексте становится наглым рейдером, который в сращении с чиновничеством, силовиками и православной церковью «отжал» у бедного помещика Андрея Дубровского его имение, а Владимир Дубровский — благородным бандитом из романтических текстов «шансона».
Спектакль Бунт
К счастью, режиссёр не стал буквально «переводить» повесть Пушкина в реалии конца ХХ века: антураж спектакля — это всё-таки условность, лишённая конкретики. Это условная дикая Россия, в которой обитают «широкие» люди, которых герой Достоевского Дмитрий Карамазов предлагал «сузить». У этих людей всё громко, размашисто и бесшабашно. Бегает, вращая глазами и размахивая топором, «подельник» Дубровского Архип (Семён Бурнышев), истошно воет и верещит няня (Юлия Захаркина).
Троекуров в смачном исполнении Сергея Семерикова откровенно наслаждается изобильным и вольготным жильём: заставляет сопровождающих его «девочек» играть в русскую рулетку, а сам играет с приближёнными в Вильгельма Телля. Весьма узнаваемый новый русский — наполовину из анекдота, но наполовину, увы, из реальности.
Михаил Орлов, ставший в последнее время главной звездой Театра-Театра, в роли Владимира Дубровского играет превращение тихого интеллигента с сияющими глазами в мелкого гопника, «реального пацана». Вопреки стремлению режиссёра к гротеску, герой получается у актёра психологически убедительным. Мастерства у Орлова не отнять: когда он приходит навестить больного отца, а находит труп, у него так меняется лицо, что сочувствуешь ему несмотря на то, что режиссёр даже самые пафосные моменты стремится свести к хохме.
Это касается и эротической сцены, когда Дубровский и Маша Троекурова страстно перекатываются в грязи (современный театр без грязи — это уже почти нонсенс). Ведь партнёрша Орлова — прекрасная Ирина Мальцева; невозможно не вспомнить эту актрису в главной роли в «Метели» той же «Сцены-Молот» — ещё одной пушкинской инсценировке, не менее современной, но гораздо более тонкой.
Словом, есть, есть в спектакле, которым «Сцена-Молот» открыла театральный сезон, внятные и трогательные моменты, но постепенно их становится всё меньше, а шума, криков, бессмысленной беготни — всё больше. Публика переносит это не слишком благодушно. Первые побеги из зала начинаются минут через 10 после начала безудержной «кичухи». Оставшиеся зрители делятся на тех, кто сочувствует режиссёрской иронии по поводу «русского народного пафоса», и тех, кто принимает всё это всерьёз. И есть опасение, что последние преобладают.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.