Помирать — так с музыкой, поминать — со смехом
В Пермском академическом Театре-Театре поставили «Поминальную молитву»
Режиссёр Владимир Гурфинкель взялся за пьесу Григория Горина по произведениям Шолом-Алейхема не в первый раз, а, говорят, чуть ли не в 12-й. Но он этого ничуть не стесняется! Потому что нечего стесняться: спектакль получился такой самодостаточный, что нет никакого желания сравнивать его с предшествующими, даже с самыми знаменитыми, легендарными.
Юлия Трегуб
Историю деревенского философа Тевье, его острой на язычок жены Голды и непокорных дочерей, а также родственников и соседей, наверное, все знают. Сюжет пьесы по-фольклорному напоминает много подобных, из многих культур и традиций: родители мечтают найти дочерям богатых женихов, а те выходят замуж исключительно по любви — одна за бедняка, другая за революционера, а третья вообще за русского. Как всякая по-настоящему народная история, «Поминальная молитва» даёт почву и для шуток, и для слёз, и для вселенской мудрости.
Казалось бы, столь хорошо написанную пьесу испортить невозможно, но это совсем не тот случай. Испортить «Поминальную молитву» проще простого: надо наставить на сцене белёных хат с соломенными крышами и мальвами в палисадниках и заставить героев говорить с еврейским акцентом — и будет китч на грани карикатуры.
Пермские постановщики — Владимир Гурфинкель и художник Ирэна Ярутис — от этой эстетики уходят принципиально и последовательно. Никаких сельских красот на сцене нет — спектакль предельно минималистский. Есть лишь по-деревенски дощатый мир, состоящий из неровного пола и трансформирующихся стен. Здесь даже солнце деревянное! Но при этом на сцене царит красота, и носители этой красоты — люди. Шествие ветхозаветных предков; многочисленные и очень стильные танцы — русские и еврейские, оригинальные, специально поставленные; прекрасные девушки в сложносочинённых красных и белых платьях, кудрявые девочки с длинными косами… Очаровательные и очень талантливые дети — они по определению украшают спектакль!
Главным героям было дано строжайшее указание: ни в коем случае еврейским акцентом не баловаться и вообще играть не евреев или неевреев, а просто людей. Единственный характерный говорок, который мы слышим в спектак-ле, — это украинский акцент урядника в исполнении Михаила Орлова, который, как всегда, точен, органичен и в очередной раз доказал, что может блестяще сыграть кого угодно и что угодно.
Если уж речь зашла об актёрах, то придётся хвалить всех! Андрей Дюженков в роли плотника Степана очень смешно играет деревенского пьяницу и очень деликатно — многолетнюю запретную любовь к Голде, и переход от одной Степановой ипостаси к другой происходит естественно и незаметно. Радуют и Михаил Чуднов в роли неудачливого коммерсанта Менахема-Мендла, и Михаил Гасенегер в роли деревенского богача — мясника Лейзера-Вольфа.
Что касается актрис, играющих дочерей Тевье, здесь есть претензия к режиссёру: Екатерина Романова (Хава) и Ирина Максимкина, играющая молчаливую Годл, достойны ролей побольше. Годл пала жертвой текстовых купюр, сделанных, чтобы спектакль со всеми его песнями и танцами не разросся до неимоверных размеров. Повезло лишь Анне Сырчиковой в роли старшей дочери — Цейтл: у неё и сюжет поразвёрнутее, и текста побольше.
Их женихи вполне их достойны.
Дмитрий Захаров (писарь Фёдор) наконец-то получил симпатичную роль, которой его почитатели давно ждали. Это же можно сказать об Александре Сизикове (студент Перчик) — актёр заметный, а ярких ролей давно не видел. Александр Гончарук в трогательной и комичной роли портного Мотла выглядит гораздо интереснее, чем в ролях романтических героев, которыми его до сих пор обременяли.
Вообще, проходных ролей в спектакле нет. И поп (Анатолий Нагогин), и ребе (Владимир Гинзбург), и трактирщик Войцек (Алексей Дерягин) — все заметны, все с характером, за всех радуешься.
Сложнее говорить о главных героях. Елена Старостина в роли Голды вызывает искреннее уважение, а в самый драматичный момент — настоящие зрительские слёзы. Её игра с надрывом, на грани человеческих сил делает эту роль бенефисной, но… Всё же Старостина — не Голда просто в силу своей фактуры, своей органики. Она красавица, и играет красивую, добрую, умудрённую опытом мать семейства, а Голда — гораздо более острая, характерная роль. Она крута, сварлива и остра на язык. Её взаимоотношения с мужем и дочерьми далеки от той благости, которая исходит от Старостиной.
Сергей Семериков в роли Тевье совершил настоящий актёрский подвиг.
Тевье — роль мечты, что-то вроде деревенского Лира, а Семерикову она досталась практически случайно! Владимир Гурфинкель рассчитывал на Радика Бакирова, специально «выписанного» из Екатеринбурга, а тот… как говорят в театре, «не потянул». Семериков, который поначалу репетировал как дублёр, отважно взялся в одиночку тянуть грандиозную роль. Он очень старается! Когда он говорит самые проникновенные, ключевые для спектакля фразы, кажется, что на сцене… Владимир Гурфинкель. Потому что звучит это очень лично, очень прочувствованно: «Я, батюшка, русский человек еврейского происхождения иудейской веры... Вот она, моя троица! И ни от чего я не отступлюсь — ни от земли родной, ни от веры предков!..»
«Поминальная молитва», кроме всего прочего, прекрасный стимул для креатива, для всевозможных придумок. Их в спектакле множество: и огромная деревянная рыба, что спускается со сценического «неба» к праздничному столу; и прелестный клезмерский оркестрик, который не просто исполняет замечательную музыку Виталия Истомина, специально написанную для спектакля, но и становится настоящим действующим лицом; и, конечно, крошечный скрипач Йоселе, который в один из самых драматичных моментов играет на сцене в одиночку, без поддержки взрослых музыкантов (эту роль по очереди исполняют второклассники Егор Васильев и Ростислав Савинов). И даже сцена погрома решена постановщиками очень творчески: свадебные столы накреняются, и с них со звоном падают блестящие медные миски. Звон зловеще раздаётся в полной тишине.
В пьесе есть эпиграф, взятый из завещания автора романа «Тевье-молочник» Шолом-Алейхема. Его можно произносить со сцены, а можно и не произносить — эпиграф всё-таки. В спектакле Гурфинкеля эти слова произнесены:
— На моей могиле в каждую годовщину моей смерти пусть оставшийся мой единственный сын, а также мои зятья, если пожелают, читают по мне поминальную молитву.
А если читать молитву у них не будет особого желания, либо время не позволит, либо это будет против их религиозных убеждений, то они могут ограничиться тем, что будут собираться вместе с моими дочерьми, внуками и просто добрыми друзьями и будут читать это моё завещание, а также выберут какой-нибудь рассказ из моих самых весёлых рассказов и прочитают вслух на любом понятном им языке.
И пусть моё имя будет ими помянуто лучше со смехом, нежели вообще не помянуто...
Этот монолог, судя по всему, стал ключом для постановщика и всех участников спектакля.
Писатель Шолом-Алейхем был по еврейским меркам счастливым человеком: в период погромов ему удалось эмигрировать в США, где он и умер в кругу семьи, не дожив до эпохи конц-лагерей и газовых камер. Но у авторов спектакля есть знание о трагедии европейских евреев, и уйти от этого знания невозможно. В финале герои, чьи костюмы, как и доски, из которых сколочен хрупкий деревенский мир, «украшены» многозначительными чёрными номерами, сливаются с шествием ветхозаветных предков, и уходят… Куда-то в никуда.
Впрочем, в Театре-Театре это — не финал! Владимир Гурфинкель всё-таки очень жизнерадостный постановщик, и в самом конце спектакля, уже на фоне поклонов и аплодисментов, зрителей ожидает большой и приятный сюрприз!
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.