Павел ВОЩАНОВ: ЛЮДЯМ, КОТОРЫЕ ХОТЯТ ЖИТЬ СВОИМ УМОМ, В ПОЛИТИКЕ НЕ МЕСТО

Вощанов был первым пресс-секретарем Бориса Ельцина. В той череде потом их значилось немало. Сейчас эти имена как-то стерлись из памяти, да и сам статус пресс-секретаря президента государства Российского заметно потускнел. Зато помнят имя Павла Вощанова и политики, и журналисты, да и просто «нормальные люди» - рабочие, например (именно рабочие типографии издательства «Правда» выдвинули его в свое время в депутаты Госдумы). Он дружил не только с Андреем Сахаровым и Юрием Афанасьевым, он приятельствовал, а потом напрочь рассорился с Анатолием Собчаком. У него были самые теплые отношения с некоторыми главами крупных европейских стран. По сути, они даже Павла Игоревича укрывали, когда тот решил разорвать с Кремлем.

Вот что значил в начале 1990-х пресс-секретарь Вощанов, в недалеком прошлом - самый молодой директор Института экономики строительства Госстроя СССР, впоследствии - ведущий политический обозреватель «Комсомольской правды», а в настоящее время - признанный аналитик «Новой газеты» и «Делового вторника».

Мы давно знакомы с Павлом. Посему, дабы не создавать намеренной ложности в тоне нашей беседы, будем обращаться друг к другу на «ты».

- Помнишь Тютчева? «Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые…» И дальше: «Его призвали всеблагие, как собеседника, на пир». Позволь вопрос сформулировать так: «блажен» ли Павел Вощанов и считает ли он, что его «призвали всеблагие, как собеседника, на пир»?

- Ты знаешь, Юра, вообще никогда нельзя жалеть о прожитом. На старости лет меня бессонница одолела - я читаю все подряд. И у очень многих философов, классиков литературы встречаю эту мысль: что тебе предписано, то и должно случиться.

Конечно, моя встреча с Ельциным и мое участие в политике не могли не отразиться на моей жизни. Хочешь - не хочешь, но я оказался одним из немногих журналистов, которые заглянули в политическое закулисье.

На первый взгляд, у Ельцина переменилось немало пресс-секретарей, поработавших с ним гораздо больше, чем я. Однако в ту пору, когда работал твой визави, была совершенно иная система отношений. И то, что я видел и слышал, о чем со мной говорили, уверен, не повторялось ни с одним из других пресс-секретарей. И, если не рассказывать детали и не вдаваться в подробности, то вот формула, которую я для себя нашел и ею себя успокаиваю или, наоборот, корю: в итоге всех моих походов во власть я лишился иллюзий, но не обрел веры. Это вообще суждено людям, которые хотят жить своим умом. Вообще, людям, которые хотят жить своим умом, не место в политике.

- А как ты познакомился с Ельциным?

- Если помнишь, когда Ельцин был снят со всех своих постов, ему предложили должность заместителя председателя Госстроя в ранге министра. А я все-таки был директором института экономики строительства Госстроя СССР. Тогда Лев Суханов, впоследствии ставший помощником президента России, а в ту пору работавший в Госстрое, устроил нашу встречу. Мы договорились, что я сделаю большое интервью с Борисом Николаевичем в «Комсомольской правде». У меня не было никакой гарантии, что его опубликуют, но неожиданно главный редактор сделал такой ход - под Новый год уехал отдыхать и сказал: «Делайте, что хотите, но я ни за что не отвечаю!» Главным был Владислав Фронин, ныне возглавляющий «Российскую газету». И 31 декабря вышло интервью с Ельциным. После того как Ельцин победил на выборах, он предложил мне должность пресс-секретаря.

- Есть такое понятие - «скромное обаяние буржуазии». В чем «скромное обаяние» Ельцина? Почему его так Россия полюбила, а потом… Сколько в нем человек уживалось? Два? Или больше?

- Страна была «беременна переменами». И это не только интеллигенция, интеллектуалы, журналисты. И крестьяне, и рабочие. С кем ни поговоришь. И вдруг появляется человек, который говорит: «Я все сделаю! Я все решу!». Ельцин со свойственным ему популизмом вселил в людей надежду. И люди в эту надежду поверили.

А если рассуждать, сколько на самом деле было Ельциных, то я знал троих. Ельцина, который не имел власти и понимал, что в одиночку этот путь не пройти, и ему нужны были соратники. Ельцин, который получил власть, но еще не знал, как ею распорядиться. И Ельцин, который уже забронзовел… Знаешь, какие последние слова в своей жизни я услышал от Бориса Николаевича, лично обращенные ко мне? «Иди и делай, что тебе царь велел!»

- Это было сказано без иронии?

- Абсолютно! Мы летели в самолете из Парижа - это был государственный визит. И вдруг я, пресс-секретарь, председатель правления Российского информационного агентства «Новости» узнаю, что Ельцин своим приказом снимает президента РИА «Новости» и назначает другого человека. А это акционерная компания! Он не может этого сделать. Он может поставить передо мной - представителем этой компании - такую задачу. А поскольку у меня - контрольный пакет, я, в свою очередь, поставлю вопрос и решу. А тут я еще узнаю, кого он назначил. Президентом РИА «Новости» он назначил жену одного из вице-премьеров российского правительства, которая до этого - вдумайся! - была директором стекольно-тарного завода…

- Насколько Ельцин был управляемой фигурой? Не напоминает ли его правление эпоху Петра Первого, когда Алексашка Меньшиков торговал пирожками с зайчатиной, а потом стал одним из царских наперсников? И - эпоха Ельцина, когда люди со стекольного завода могли возглавить РИА «Новости». Наверное, эти эпохи сопоставимы - по внедрению напористо-алчных людей с улицы?..

- Я никогда не ставил перед собой задачу сопоставлять эпохи. Я не знаю, что было после моего ухода из власти. Все-таки человек меняется. А Ельцин быстро менялся - мы это видели даже со стороны. Он дряхлел. Становился физически и интеллектуально немощным. Он устал от страны. Его подавили всевозможные пороки. И наверное, возникла некая политическая среда, которая им манипулировала.

В мою пору манипулировать Ельциным напрямую было невозможно. Манипулировали косвенным образом. Например, был один эффектный способ, как избавиться от ненужного человека в Кремле. Надо было прийти к Ельцину и сказать: «Борис Николаевич, а все-таки вы не ошиблись с Ивановым! Такой человечище оказался! Тут и там ездит, выступает перед людьми, и все говорят: «Второй Ельцин!» Многие даже спрашивают: «Не он ли будет вашим преемником?» Две-три таких похвалы - и этого человека в Кремле не будет!

- В общении с президентом ты себя чувствовал достаточно свободно?

- Я часто слышу упреки от некоторых политиков и коллег, что вот, мол, Вощанов так озлобился на Ельцина в прессе, потому что многого хотел, а ему этого многого не дали. Мне вообще грех жаловаться на Ельцина - я был единственный человек, с кем он был по имени и на «ты». Единственный! Кто мог прийти к Ельцину домой и залезть к нему в холодильник? И еще при этом молвить: «Борис Николаевич, чего-то у нас тут ничего обозримого!»

- С ним ты был на «ты» или на «вы»?

- Ну, разумеется, на «вы»! Это же глава государства! Да и когда он не был главой государства…

Помню, мы как-то в Майами сидели на берегу океана вдвоем. Жили в гостинице, а ночью у него была бессонница, и он - к одному в комнату, к другому, а мы вчетвером ездили, и все спят. А я - единственный, кто оказался не спящим. Не могу перестроиться с нашего времени на другое. И вот в баре я стащил маленькую бутылочку виски, и мы с Борисом Николаевичем пошли на берег океана и до утра просидели-проговорили. Уж казалось бы, самые доверительные отношения, но я никогда не переступал этой черты…

- О чем говорят два взрослых человека на берегу океана ночью?

- Обо всем. Про Свердловск, про политику, про газеты…

- Кстати, отношение Ельцина к прессе… Если сравнить отношение к ней нынешнего президента с отношением Ельцина, в чем разница?

- Принципиальная! Даже сравнивать нечего. При всем при том, что я, уйдя от Ельцина, ни разу не написал о нем доброго слова, нужно признать: не припомню случая, чтобы за писания Ельцин персонально высказал какие-то претензии в мой адрес, чтобы позвонил главному редактору?!

Потом, Юра, ты посмотри: не осталось негосударственного телевидения, практически не осталось негосударственных газет. Все газеты купили так называемые олигархи, зависимые, в свою очередь, от власти. Поэтому возникает эффект двойного пресса. С одной стороны, нам высказывает претензии новый хозяин, а с другой - новому хозяину высказывает претензии Кремль. И Кремль ему объясняет в случае чего: «Разберись, парень! Что тебе важнее: твои нефтяные вышки? Или эта, извини, газетенка?» И, понятное дело, в этой ситуации хозяева газет, радио, телевидения всегда оказываются на стороне власти.

- Ощущал ли Вощанов, что он - «свой среди чужих и чужой среди своих»?

- Да, было. Я не чиновник. Я никогда в своей жизни не работал ни в каком аппарате. Я работал в научных организациях, а потом - в газете. Это совершенно другая среда. Поэтому во власть я шел, полагая, что иду, как соратник, бороться за новую Россию. И вдруг стал примечать: покуда я занимаюсь этим революционным романтизмом, вокруг меня люди решают какие-то совершенно далекие от возвышенного задачи. Потом я стал то же самое замечать и в своем патроне, которого начали называть не иначе как Хозяин.

Однажды был день рождения у коменданта московского Кремля. Собрался узкий круг людей - президент и ближайшие его помощники. И Бурбулис произносит тост: «Мы все должны забыть о личном, думать только о государстве и о нашем командире, потому что, когда мы с вами вернемся по ту сторону Стены, мы…» И тут его Ельцин прерывает: «Вы будете голожопниками!» И возникла тягостная пауза. Борис Николаевич и говорит: «А смотрите: за Стеной - во-о такие карманы! Во-о такие кошельки! Я не вечен!»

Прозвучавшее стало своего рода сигналом! Едва ли не каждый начал водить за собой какого-нибудь бизнесмена, за кого-то хлопотал, кого-то протежировал. Лихорадка устройства личной жизни подавила серьезные политические мотивы у людей, которые в ту пору оказались во власти. А дальше уже нужно было решать - хочешь ты в этом участвовать или не хочешь…

- Как произошел момент отторжения от Кремля, твоего ухода за Стену?

- Это как зубная боль. Вот зуб у тебя ноет-ноет, и ты все откладываешь и откладываешь поход к врачу. Потом вдруг в один прекрасный день тебя так прихватывает, что уже ни о какой пломбе не хочешь думать! Удалить, чтобы только не мучиться! Вот и у меня с Ельциным было то же самое.

Где-то с начала 1992 года я ехал на работу - и для меня это было как каторга. Я чувствовал: сам участвую в делах, которых потом придется стыдиться и объяснять людям, что я ничего не видел, ничего не знал, не замечал, хотя на самом деле все видел, все знал и все замечал.

- Когда ты ушел из Кремля, вы с Ельциным встречались? У вас был какой-то разговор на тему твоего ухода из политики?

- Нет, мы после этого не встречались. Но разговоры были. Последний раз мы разговаривали в том самом «царском» самолете.

Я все-таки, при всем при том, что был пресс-секретарем, еще возглавлял службу стратегической информации президента. Она только формировалась и была малоизвестной, но на нее были замкнуты все информационные потоки - РИА «Новости», ТАСС, МВД, тогдашнее КГБ, разведсеть. Ее задачей было объективно информировать президента о происходящем в стране, в отдельных ее регионах и давать рекомендации, что можно предпринять для того, чтобы эта ситуация складывалась более благоприятным образом. Конечно, я был очень информированным человеком в Кремле. Знал о том, что происходило и, в том числе, о потаенных сторонах жизни многих-многих российских чиновников. Поэтому, когда я услышал «Иди и делай то, что тебе царь велел!», я приехал домой, собрал чемоданчик и в этот же день улетел из страны. «Царь», разумеется, велел не это.

- Куда ж ты полетел? Сейчас-то можно сказать?

- Сначала в Стамбул…

- …прямо-таки как Троцкий!

- …там меня ждал самолет президента Болгарии Желе Желева. Мы были хорошо знакомы. На следующий день я был уже в Софии, а к вечеру - в Париже. И полтора года я не мог вернуться в Россию, потому что шел своеобразный торг - буду я публиковать какие-либо воспоминания? Тогда мне нет места в России. Не буду - значит, могу вернуться. Звонков было много - мне предлагали разные должности. Очень хорошие. Но я понимал, что, если я эти предложения приму, все равно долго не проработаю. У моих оппонентов за Кремлевской стеной появятся аргументы, что «никто его не прогонял и никакого конфликта не было - он просто непрофессиональный человек, завалил всю работу, мы ему предложили хорошую должность, он и здесь все завалил! О каком политическом несогласии может идти речь?!».

- Так о чем договорились?

- В последний раз, когда мне позвонили, я сказал, что не буду ничего публиковать. И они дали отмашку: тогда можешь возвращаться. А не публиковать я решил не потому, что меня вынудили бывшие кремлевские коллеги.

Я встретился с одним известным человеком - к сожалению, не могу назвать его имени, потому что это были частные встречи. Скажу лишь, что это глава одного из очень крупных европейских государств. Речь зашла о том, что я написал книгу, и он попросил ее почитать. Он читал ее с переводчиком неделю. Мы снова встретились, и он мне сказал: «Павел, знаете, очень интересная книга! И я думаю, что вы сможете на ней заработать очень неплохие деньги, об этой книге будут говорить, но я хочу вас предупредить об одном: автора уважать не будут никогда!» И он мне объяснил, что есть такие профессии, где человек вторгается в личную жизнь других, и для него - табу рассказывать, что он там увидел и услышал. Поэтому я никаких воспоминаний никогда не публиковал. Я писал о Ельцине как о политике. Я писал о его политическом курсе. Но я ни разу не вспомнил о том, что я видел, что я слышал и чему я был свидетелем.

- Эта книга существует?

- Нет, ее не существует.

- Возвращаясь ко второй части вопроса: «чужой среди своих». Свои-то как тебя воспринимали - ведь Вощанов был «с того берега муравей», одной ногой - на берегу, другой - в лодке…

- Когда я пошел во власть, относились по-разному. И когда вернулся, - тоже по-разному. Когда пошел, были люди, которые от меня шарахались. Потом они стали работать на Ельцина, сейчас - на Путина. Но в ту пору они как бы считали, что это нечто недостойное: «Ельцин - популизм!» Вообще, это категория людей, у которых идеи меняются в зависимости от того, кто сейчас сидит в Главном Кресле. Если завтра во главе России встанет какой-нибудь анархо-синдикалист, эти наши с тобой коллеги на второй день превратятся в убежденных анархо-синдикалистов.

Были люди, которые старались меня использовать для устройства каких-то дел. Похлопочи за это, а вот нельзя ли получить разрешение на вывоз того-то? А ты не можешь нас познакомить с министром внешних экономических связей? Была, наконец, третья категория людей, которые относились неизменно дружески, но насмешливо. Это те люди, с которыми я и по сей день дружу. Некоторые из них возглавляют газеты. Скажем, Дима Муратов, главный редактор «Новой газеты», человек из той самой категории.

Когда я вернулся из-за Стены, первые продолжали так же презрительно относиться, но только потому, что я оказался, как они считали, выброшенным властью. А раз выброшен, то это уже некий вариант, у которого нет завтрашнего дня. Вторые, кто старался меня использовать для решения каких-то своих проблем, потеряли ко мне всяческий интерес. А с третьими ничего не изменилось - они как доброжелательно-насмешливо относились, так и относятся ко мне по сей день.

- На твой взгляд, в чем главное отличие эпохи Ельцина, когда страной правил царь, от времени Путина, когда во главе государства, как считают некоторые мои знакомые, стоит менеджер?

- Путин - не менеджер. Путин сделал то, чего не решился делать Ельцин. Путин создал откровенно клановое государство. И выходцы клана наделены как бы функциями нового дворянства. Этого не было при Ельцине. При Ельцине государство было авторитарно-демократическим. При Путине оно стало демократической монархией. Пока еще не наследуемой.

- Под новым дворянством кого ты подразумеваешь?

- Всех выходцев из Петербурга!

- Любопытно, что даже в Перми, казалось бы, удаленной от белых ночей города на Неве, во главе фабрики Гознака с недавнего времени утвержден питерский.

- Даже примеров приводить не надо. Если есть люди, которые в этом сомневаются, пусть они заставят себя последить за кадровыми назначениями. Они заметят, что везде, где есть власть и большие деньги, там обязательно садится человек из Питера.

Я в пятницу летал в Санкт-Петербург. Утренний самолет забит питерским чиновничеством до отказа. Работу они заканчивают в четверг - и на следующий день утром спешат восвояси, чтобы в пятницу, субботу, воскресенье побыть дома, и в воскресенье же во второй половине дня улететь в Москву, дабы уже с утра приступить к работе.

Представь себе: огромный зал, ранний самолет - и никого, кроме этих вот чиновников. Они друг друга знают, общаются между собой, обнимаются, похлопывают друг друга по плечу, они - из разных ведомств, но они - некое братство.

Я там встретил одного генерал-лейтенанта в отставке, который тоже случайно, как и я, оказался на этом рейсе. Не буду называть фамилию - все-таки человек военный. И он мне говорит: «Посмотри: типичные оккупанты!»

- Когда на политическом горизонте возникла фигура Путина, многие развели руками: сложилось впечатление, что она выросла как бы из ничего. Кого только ни прочили Ельцину в преемники! Вот скажи: ты знал Путина?

- Я - знал. Во-первых, потому что соприкасался с питерской властью…

- И с разведкой?

- Нет, как разведчика я его не знал никогда. И думаю, что как разведчика его вообще мало кто знал. Потому что он этим делом практически не занимался. Это, знаешь, из области современного мифотворчества: какая большая разведка может быть у человека, который работает в доме культуры советской группы войск в Германии, в городе Дрездене?! Задача этого человека - предоставлять разведчикам помещение для встречи с агентурой. Вот и все! А еще, по ходу дела, присматривать за совзагранработниками - кто с кем, когда и как.

Но я его знал по мэрии Санкт-Петербурга. Путин - порождение страха ельцинской элиты. Какой вариант они рассматривали? Все, что связано с Ельциным, обществом отторгается. Значит, чтобы продлить существование этой власти, должна быть игра на противопоставлении. Преемник Ельцина ни в чем не должен на него походить. Главное, это должен быть человек из спецслужб, с Лубянки. Потому что, по всем опросам, граждане России считали в ту пору (это 1999 год), что Лубянка - последнее, что осталось не затронутым коррупцией. Поэтому человек, замещающий Ельцина, должен прийти с Лубянки.

Они вначале попробовали это на Примакове. Потом - на Степашине. С Примаковым не получилось, потому что слишком уж он оказался с норовом человек. Они почувствовали, что не будет он плясать под их дудку. А Степашин для них, как они подумали, не харизматичен. А потом, насколько я слышал, и Степашин оказался человеком с принципами. Тогда стали вести Путина. Его сначала перебросили замом главы администрации президента, потом - в ФСБ, а затем в премьеры.

Они ошиблись в одном: прошляпили, когда он стал менять всех людей в ФСБ. Через полгода после его работы абсолютно все руководящие должности на Лубянке занимали уже выходцы из Санкт-Петербурга. Его люди. А тот, кто владеет информацией ФСБ, тот контролирует политическую ситуацию.

- Нет ли у тебя ностальгии по тем временам, когда ты был вхож во власть?

- Юра, я после этого несколько раз ведь участвовал в выборах в Государственную думу, дважды побеждал. Дважды было сделано так, что выборы были признаны несостоявшимися. Но вот сейчас, когда оглядываюсь назад, я думаю, что депутатство - это не мое. И политика - не мое. Скорее всего, мое - это наблюдать, анализировать, делать какие-то выводы… Я сейчас пишу книгу - художественную о политике…

- Это что - роман?

- Мне трудно сказать - я ведь не профессиональный писатель, как ты. Поэтому меня такие вопросы ставят в тупик. Там действуют определенные герои, там есть свой сюжет. Речь, правда, идет всего лишь об одной ночи - последней ночи…

- Последней ночи с Ельциным?

- Не буду рассказывать о чем. Тем более, может быть, из этого ничего не получится. Хотя я сижу на последних страницах…

Но если говорить уже не о личном, посмотри, что творится в большой политике! Это же тени! Политики как таковой в России не существует. Есть политические коммерсанты. Каждый из них выполняет какую-то роль в надежде заработать, решить какие-то собственные проблемы: дача, машина, зарплата, управление крупной компанией. Причем даже оппозиция - это не настоящая политическая оппозиция. Это муляж. Это коммерческая оппозиция. Они играют в оппозиционность для того, чтобы в нужный момент подороже себя продать власти.

Поэтому сейчас, когда меня спрашивают: «В кого поверить? На кого опереться?», я отвечаю: самое печальное, в данный момент - ни в кого! Я не навязываю никому своего мнения. Однако я ни в кого верить не могу и никому служить не желаю.

Но так долго в России продолжаться не будет. Если нынешние правители думают, что вот это все возведено на века, они обольщаются. Это не то, что было на заре ХХ века, когда создали коммунистическую империю и она существовала 80 лет. Но и она ведь рухнула. А сейчас время совершенно другое. Процессы социальные настолько интенсивны, что все будет меняться с невероятной скоростью. Общество переболеет тем, что оно сегодня имеет. Но это не болезнь власти - вот что самое главное мы должны понять. Это болезнь общества. Не существовало бы ни Ельцина, ни Путина, если бы не было такого общества, которое нас окружает.

Когда ты начинаешь анализировать, что произошло с Россией начиная с конца XIX века и по начало перестройки, то видишь: репрессии сменялись репрессиями, войны - войнами, эмиграция - эмиграцией. С интервалом в пять лет общество теряло самый продуктивный слой. Я имею в виду вовсе не то, что у нас в стране называют интеллигенцией. Я имею в виду интеллектуалов, которые могут быть и рабочими, и крестьянами, и инженерами, и профессурой, кем угодно. Самый совестливый, независимо мыслящий слой. Это то же самое, что поляна. Густая, изумрудная трава. Пришли - вытоптали. Пошел дождичек. Трава поднялась, но уже не такой густоты. И вот это повторяется, повторяется, повторяется - и, в конце концов, мы видим пыльный пустырь. И вдруг на этом пустыре вырастает один худосочный зеленый росточек. И все называют его Великим Побегом. А этот Великий Побег на самом деле - ничтожная былиночка. Но другого нет, потому что вся наша история такова.

Дальше уже вступают другие законы - выживания. Не материального. Речь идет о нравственном потенциале общества. До тех пор, пока он не начнет восстанавливаться, мы всякий раз будем ошибаться в своих правителях. И всякий раз будем получать несовершенную и очень порочную власть. А общество наше таково, что мы все время хотим обманываться. Обрати внимание, сейчас вот заведешь с кем-нибудь разговор - то о Ельцине, то о Путине. Ну, как отзываются о Ельцине, это понятно. А про Путина - или ругают (и этих меньшинство), или все, что происходит, связывают с ним: армия восстанавливается - это Путин, рубль крепкий - это Путин… Опасный симптом! Общество опять обманывается и опять заражается верою ни во что. Я, наверное, тебе уже много глупостей наговорил?..

- Скажи последнюю: что ты знаешь о Пермском крае и с чем он у тебя ассоциируется?

- Тут живет поэт Юрий Беликов, который когда-то подарил мне замечательный стихотворный сборник «Монарх. Семь самозванцев». И долгие годы вел в газете «Трибуна» рубрику «Приют неизвестных поэтов». А потом составил и издал книгу с одноименным названием. А сейчас он - кавалер редкого ордена «Крест поэта», к которому пермяка представили в городе Великие Луки за «утверждение идеалов великой русской литературы».

Если же говорить о самой Перми, то в слове «Пермь» шумят большие леса и реки, плещется много рыбы.

Пермь - это последний город Европы, если смотреть с Запада, и первый город Европы, если смотреть с Востока.

В ваших краях я не был, но человек, с которым я работал, некто Ельцин Борис Николаевич, одно время жил в этом крае. И рассказывал о нем немало. Он, по-моему, в Березниках среднюю школу закончил. Мы даже собирались как-то туда поехать, но так и не добрались. Он часто вспоминал про школу, про рыбалку… Про что обычно мужики говорят в бане, когда беседа приобретает неформальный характер?..

- Кстати, вот тебе эпизод из березниковской жизни Бориса Николаевича. Когда Ельцин был десятиклассником, в туалет на втором этаже, где старшеклассники уже покуривали, зашел первоклашка - тоже покурить. Он до сих пор вспоминает, что будущий президент России дал ему такого поджопника (мол, знай свое место, салага!), что бедолага летел по лестнице два этажа… Так что уже тогда проявлялись замашки царя!

- Ну… Вот видишь, какой царь-то - правильный!