Юлия Баталина

редактор отдела культуры ИД «Компаньон»

---

Андреас Мерц-Райков: Шекспир был Спилбергом своего времени

Режиссёр из Германии рассказал о том, как применяет брехтовские принципы в работе со стажёрами Пермского Театра-Театра

25 октября 2016 г.

Поделиться

Твитнуть

Режиссёр из Германии Андреас Мерц-Райков готовится представить пермскому зрителю свою постановку в театре «Сцена-Молот» — спектакль по мотивам фильмов Кшиштофа Кесьлёвского из серии «Декалог». Это четвёртая работа Мерца в Перми, а в репертуаре «Сцены-Молот» уже третий спектакль, поставленный не по театральной пьесе, а по киносценарию. Эта неординарная статистика и продиктовала вопросы для интервью.

— У меня к вам два вопроса…

— Только два?

— Да. Но большие! Первый: почему вы работаете в России и конкретно в Перми? И второй: почему всё больше режиссёров обращаются к кино­сценариям? Неужели человечество не создало достаточного количества театральных пьес — за всё время от Эсхила до «новой драмы»?

— Ну, начнём с первого.

Я начал работать в России пять лет назад. Это вышло случайно: в 2010 году я получил приглашение в Донецк для участия в проекте Гёте-института, связанном с уличным театром. Это не Россия, но уже близко. Проект был очень симпатичный, и тогда я в первый раз работал на русском языке — и на иностранном для меня языке вообще.

После этого меня пригласили на очень похожий проект в Одессу, после этого Гёте-институт предоставил мне право уже настоящей театральной постановки в Казахстане, я также делал небольшую работу в Минске…

— То есть вы всё время кружили вокруг России и подбирались к ней?

— Да, всё ходил кругами, не приближаясь к центру! Наконец, когда я всё больше думал о том, чтобы сделать какой-нибудь большой, серьёзный театральный проект, меня отправили в Саратов. Там я принял участие в одной из театральных лабораторий под руководством Олега Семёновича Лоевского. Когда я туда ехал, я не представлял себе, что это такое — в Германии подобных лабораторий не существует. Лаборатория была посвящена Шекспиру, и я ставил «Тита Андроника», который в Германии гораздо более известен, чем в России, потому что с ним работал Хайнер Мюллер.

Там, в Саратове, я познакомился со своей женой Катей. Это, конечно, упрочило мои связи с Россией.

Через год я принял участие в следующей лаборатории. Я вообще очень многим обязан Олегу Семёновичу — он и его лаборатории дали мне так много возможностей поработать на сцене! Я сделал две постановки в Серове: первая участвовала в фестивале театров малых городов России, вторая была номинирована на «Золотую маску». Спектакль по Брехту «Согласный/Несогласный» в Перми, в «Сцене-Молот», был моей четвёртой постановкой в рамках лабораторий молодой режиссуры.

Когда я впервые оказался в Перми, она меня поразила: перед этим я работал в Абакане, в национальном театре Хакасии, и, когда я познакомился с Театром-Теат­ром, он показался мне таким прогрессивным, таким современным! По сравнению с театром Абакана это просто другой мир.

И тут мне по-настоящему повезло. Вскоре после постановки «Согласного/Несогласного» Борис Леонидович Мильграм и Владимир Львович Гурфинкель пригласили меня на большую постановку. Я сказал, что хочу ставить «Ричарда III», и они не возражали. У меня сложились прекрасные взаимоотношения с пермскими актёрами: они нравятся мне, я нравлюсь им. С Михаилом Чудновым мы стали друзьями и много работаем вместе.

— А вас в Германии не забыли?

— Скажем так, подзабыли. Я стал русским режиссёром! В Красноярске меня так и назвал один критик: «интересный современный русский режиссёр». Когда ты иностранец, у тебя есть бонус — ты необычная, экзотическая фигура. Все театры хотят, чтобы хоть парочку спектаклей, но поставили иностранцы. У меня действительно есть что предложить русским театрам — традиции брехтовского театра. В России, конечно, знают о существовании Бертольда Брехта и его системы, но мало кто понимает, что это такое, и вообще очень мало знают о формальном театре. Артисты воспринимают это с беспокойством, потому что это не Станиславский. Наверное, сейчас я единственный режиссёр в России, кто работает с этой системой, где всё строится на противопоставлениях, на инь и ян.

Но, с другой стороны, когда я вернусь в Германию, у меня будет то же самое преимущество: я буду восприниматься как иностранец, как экзотическая фигура: «Подумать только, он работал в Норильске!» Когда «Согласного/Несогласного» выдвинули на «Золотую маску», спектаклем заинтересовались в Берлине и отзывы были примерно такие: «Подумать только! Это настоящий русский спектакль!» Это ужасно смешно, потому что русские всё время говорили: «Это такой немецкий спектакль!»

— Вы планируете остаться в России, или вернуться в Германию, или жить там и там? Где ваш дом, где вы чувствуете себя как дома?

— У меня прекрасная квартира в Берлине, но я живу там, где я работаю, поэтому я всё время путешествую. Мы с Катей — настоящие цыгане!

Я стараюсь делать между постановками перерыв в один месяц, потому что мне нужно отойти от предыдущей работы и подготовиться к следующей. Я очень боюсь самоповторов. Это всегда очень опасно: если не видишь нового, не концентрируешься на новом, обязательно начнёшь совершать плагиат у самого себя. Так что в перерывах между постановками я на месяц возвращаюсь в Берлин, но, если считать в целом, то в России я провожу больше времени, чем в Германии.

— Вы с вашей женой, Екатериной Райковой-Мерц, всегда работаете вместе?

— Раньше да, мы всегда работали вместе, Катя была моим переводчиком. Но сейчас она занялась собственной карьерой в качестве переводчика пьес. Она идёт своим путём, и это хорошо, в том числе и для меня: я начал самостоятельно ориентироваться в России, начал лучше понимать по-русски.

— Теперь второй вопрос: почему вы работаете с киносценариями и почему это вообще стало модным?

— Не знаю, как насчёт других режиссёров, но у меня на это есть две причины. Я ищу тексты, обладающие некоторыми определёнными качествами, — тексты, которые можно поставить в качестве эпической драмы в брехтовском понимании. Это означает, что текст должен содержать не только разговоры, но и описание действия, подробные ремарки о том, где и как происходит действие. Некоторые пьесы Брехта написаны именно так, есть и другие подобные тексты для теат­ра, но очень мало. Вы можете найти это у Теннесси Уильямса, и поэтому я его активно ставлю: Теннесси Уильямс делал замечательные, прекрасно написанные ремарки — посмотрите, например, текст «Трамвая «Желание».

У Шекспира таких ремарок, конечно, нет. Когда я ставлю Шекспира, то всегда чувствую, как мне не хватает авторских ремарок!

В киносценариях всегда очень подробно прописано, что происходит вокруг. Сейчас я работаю с текстами Кшиштофа Кесьлёвского. Он много раз перерабатывал собственные сценарии, и они всё меньше походили на пьесы и всё больше — на повести. Это меня и привлекло. С подобным текстом я могу выдерживать ту меру условности и реализма, которая соответствует моей режиссёрской эстетике. Я люблю менять подходы, менять точки зрения: вот актёры играют на сцене в классическом стиле, но вдруг отступают в сторону и произносят отстранённые ремарки, читают авторский текст.

Есть и вторая причина для использования киносценариев в театре: это всегда большой вызов. Люди ведь любят кино, они всегда остро реагируют на перенос этого материала в другое медиа.

Я должен сделать спектакль так, чтобы было поменьше разговоров: «Зачем он это сделал? Ведь уже есть фильм!» Или:

«А фильм-то был лучше…» Совсем их избежать не получится, но если ты найдёшь новый подход к этой истории, которого не видно в фильме, то люди будут воспринимать твою постановку не как повтор фильма, а как новое произведение.

Вот и сейчас, работая со сценариями Кесьлёвского, я предлагаю аудитории другое видение этих историй.

И вообще, современному теат­ру надо работать с актуальным и популярным материалом. Шекспир в своё время создавал то, что мы назвали бы большими блокбастерами. Он был Стивеном Спилбергом своего времени!

Я не хочу этим сравнением принизить всемирную значимость Шекспира, просто хочу обозначить координаты. Да, произведения Шекспира очень поэтичны и глубоки, но они были и массово популярны. Сегодня авторы, подобные Шекспиру, писали бы скорее для кино, чем для театра. Киносценарии — это всегда очень интересные истории. Почему бы не поработать с этим материалом?

— Но «Короткий фильм о любви» и «Короткий фильм об убийстве», которые вы используете в своей работе, — жутко натуралистичные. Как вы с этим боролись?

— Я работаю не с фильмами, а с текстами. У меня актёры произносят не только прописанные в сценарии реплики, но и описания, которые в фильмах показаны без слов. А почему нет? Это же прекрасный текст! Его так и хочется произносить со сцены! При этом актёры вовсе не обязаны делать то, что обозначено в тексте. Иногда они сопровождают текст действиями буквально, иногда ничего не делают, а иногда делают что-то совершенно другое. Если в тексте написано, что Януш идёт по парку, зритель вовсе не обязательно увидит на сцене парня, идущего через парк. Возможно, он увидит что-то такое, что откроет ему другой уровень, содержащийся под текстом: чего герой боится, на что он надеется в данный момент?

— Если ваши прошлые постановки в Театре-Театре были сделаны с известными, популярными в Перми актёрами — Михаилом Чудновым, Лидией Аникеевой, Ириной Максимкиной, то сейчас вы работаете с группой стажёров. Ощущается разница?

— Труппа Театра-Театра предоставляет возможность собрать великолепный ансамбль — здесь очень разные актёры, множество интересных личностей. Это позволяет сделать глубокие и выразительные спектакли. Но сейчас у меня этого нет — я работаю с группой из 11 молодых людей, представителей одного поколения, одного возраста. Они будут играть все роли, в том числе и людей совсем другого возраста.

Я не люблю, когда актёр на сцене притворяется кем-то, кем он не может быть по объективным причинам. Нам не нужно такое притворство, поэтому я выбрал другой подход: актёры не столько играют, сколько совместно рассказывают историю. У нас нет чёткого распределения ролей: ты — главный герой, а ты — его бабушка; нет, у нас 11 человек на разные голоса рассказывают одну историю. Конечно, им придётся входить в роли, но они могут как войти, так и выйти из них! Один человек будет играть несколько ролей, одну роль — исполнять несколько артистов.

С группой стажёров работать очень интересно. Оказалось, что они очень разные! Все они приехали из разных мест.

Я считаю, что моя просветительская цель в этом проекте — познакомить их с брехтовскими принципами и с формальным театром вообще, поскольку они очень мало об этом знают.

— Что бы вам хотелось ещё поставить в Перми?

— Оперу! Когда меня пригласят ставить Вагнера, я буду готов к этому предложению.