Опера-пикник
newsko.ru
Уникальная постановка оперы Бетховена «Фиделио» на территории Мемориального центра истории политических репрессий «Пермь-36» не может не вызывать восхищения. Восхищает, прежде всего, дерзость замысла — и художественного, и технического. Но адекватен ли замыслу оказался художественный результат?
Спектакль начинается сразу за воротами лагеря. Зрители толпятся на маленькой площадке, глядя на пожарную лестницу, зигзагами поднимающуюся по стене административного здания. По этой лестнице под звуки увертюры взбегает Леонора (Ирина Крикунова или Екатерина Орлова). За гигантским оранжевым полотнищем (оранжевый — доминирующий цвет в оформлении спектакля) она сбрасывает просторную накидку с капюшоном и остается в костюме Фиделио и с ангельскими крыльями. В классическом либретто оперы Леонора в видениях являлась своему мужу, узнику Флорестану, в образе ангела. Майкл Хант в спектакль этот момент не включил, но оставил намек на него в прологе.
Начало — самое трогательное, что есть в этом спектакле. Оно настраивает на возвышенное и героическое. Но это впечатление тут же рассеивается: перед началом первого действия зрители проходят через барак, где сидят упитанные, довольные «зэки» — кто-то кушает аппетитную «баланду», кто-то играет на фортепиано. Но самое забавное зрелище — это ветераны пермской театральной педагогики Виктор Узун и Владимир Дроздов, играющие в «очко» на пальцах. Знающие зрители (а их было очень немало) тут же начинали в голос хохотать. Понятно, что подобный цирк вовсе не способствовал погружению в мрачную атмосферу каземата.
Маршрут зрителей по лагерю был выбран идеально. Первая картина, рисующая семейную идиллию в доме тюремщика Рокко и его дочери Марселины, смотрится на уютных лавочках в тенечке. Вторая картина — «офис» Рокко — уже на солнцепеке, но еще есть куда присесть. Третья картина — посреди лагеря, в пылище, и уже стоя. После этого зрители наконец-то оказываются в казематах, и финал, который происходит на просторной поляне, людям, прошедшим этот нелегкий путь, кажется подлинным освобождением.
Это в идеале. Но на самом деле после третьей картины — перерыв на обед, когда все с аппетитом кушают классику полевой кухни — гречневую кашу с тушенкой. После обеда, само собой, полагается отдохнуть, позагорать… Какие казематы?! Отличный пикник на свежем воздухе.
Один из самых спорных моментов в спектакле — путь из зоны строгого режима в зону особого режима. Вдоль всей дороги стоят женщины с портретами заключенных — реальных политических заключенных, сидевших когда-то в этом лагере, — и кричат: «Найдите моего мужа! Передайте, что мы ждем его!» «Охранники» в бутафорском камуфляже начинают их отгонять прикладами, а те их лупят портретами по голове. То там, то тут вспыхивают совершенно нелепые потасовки, и если поначалу впечатляешься тем, как женщины — волонтеры, а не профессионалы, между прочим, — вошли в роль, то к концу пути становится просто весело.
Искушенные зрители поневоле сравнивают этот спектакль с оперой Александра Чайковского «Один день Ивана Денисовича». Вот там — полная правда ГУЛАГа на уровне настроений и ощущений. А здесь нет. Создается впечатление, что Майкл Хант сам не знал, про что ставит спектакль: про сталинские лагеря или все-таки про ту ненастоящую романтическую тюрьму времен Великой французской революции, про которую писали либреттисты Бетховена.
«Фиделио» зрителям нравится. Все уезжают с отличным настроением. Но можно ли это расценить как катарсис, и имеет ли это отношение к исторической памяти, которой так дорожат в музее «Пермь-36»?
Георгий Исаакян признает, что, когда он договаривался в Майклом Хантом об осуществлении этого проекта, он имел в виду нечто совсем другое. Но, по его словам, непредсказуемость художественного результата входит в правила игры, когда речь идет не о традиционном театральном спектакле, а об эксперименте, да еще таком сложном.
Георгий Исаакян, вместе с английским режиссером Майклом Хантом задумавший уникальную постановку оперы Бетховена «Фиделио» на территории Мемориального центра истории политических репрессий «Пермь-36», вряд ли предполагал, насколько трудным будет ее осуществление. Постановка «Фиделио» — очевиднейшее свидетельство того, насколько театр доверяет своему художественному руководителю, насколько он готов следовать за ним; весь коллектив театра — не только артисты и музыканты, прожившие три недели в полевых условиях и выступавшие «в полном обмундировании» при 30-градусной жаре, но и цеховые — от художников до электриков, которые построили даже не полевой театр, а два полевых театра, поскольку зоны строгого режима, где происходит первое действие оперы, и особого режима, где базируется финал, расположены в отдалении друг от друга.
Технические трудности возникали на каждом шагу: оборудование для построения декораций тонуло в болотистой почве, а линию электропередач пришлось тянуть специально, причем издалека. А потом все кабели нужно было тщательно закопать, чтобы не бросались в глаза и не мешались под ногами.
Артистам тоже пришлось несладко: петь, не видя дирижера, оказывается, практически невозможно. Поэтому, пока Валерий Платонов дирижировал оркестром, по всем сценическим площадкам (а их было пять) расставили незаметную «группу поддержки»: Александр Шамеев, Владимир Никитенков и Дмитрий Батин (кто — в костюме зэка, кто — смешавшись со зрителями) тихонько «поддирижировали» певцам.
Не просто складывались и отношения театра с приглашенным постановщиком. Георгий Исаакян и его товарищи не любят распространяться на эту тему, но, судя по многочисленным беглым отзывам, Майкл Хант оказался очень жестким режиссером.
Так или иначе, постановка «Фиделио» в «Перми-36» стала Поступком с большой буквы и одним из этапных проектов как в истории Пермского академического театра оперы и балета, так и в истории Мемориального центра истории политических репрессий. Но зрителям все это закулисье было не видно. Что же увидели они?
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.