Сергей Невский: Музыка — второй уровень спектакля

Первой премьерой сезона 2017/18 года в Пермском академическом Театре-Театре станет спектакль «Пьяные» по пьесе Ивана Вырыпаева в постановке Марата Гацалова. Пьеса рассказывает о, натурально, пьяных людях — не бомжах и алкоголиках, а сильно выпивших по законному поводу и слегка расслабившихся. В ней много ненормативной лексики, но в театре уверяют, что соответствующий закон будет исполнен и все рискованные слова чем-то заменены.

Интересная деталь, которая заинтригует меломанов: музыку к спектаклю напишет авангардный композитор Сергей Невский, знакомый пермякам по февральскому концерту оркестра MusicAeterna и Теодора Курентзиса, где состоялась премьера сочинения Невского Cloud Ground («Облачный граунд»). Театр-Театр впервые сотрудничает со столь серьёзным композитором, и было бы непростительно не поинтересоваться подробностями этого события.

— Вы серьёзный композитор, в лёгкой музыке не замечены. Как вы оказались в драматическом театре?

— Дело в том, что театр куда больше делает для современной музыки, чем, например, филармонические институции. Огромное количество современной музыки было заказано театральными режиссёрами и продюсерами. Кирилл Серебренников, например, в рамках фестиваля «Территория» и позже — в рамках проекта «Платформа» — очень много инициировал новой музыки. Когда я был куратором на «Платформе», мы сделали 10 композиторских заказов только в первые полтора сезона! Ни одна другая институция в России этим не занимается.

Сейчас «местом силы» в Москве стал Электротеатр «Станиславский», где молодые композиторы работают в спектаклях и реализуют какие-то собственные чисто музыкальные проекты. У нас там будет 14—15 сентября проект «Галилео» со скрипачкой Еленой Ревич, для которого театр заказал пять небольших скрипичных концертов Павлу Карманову, Дмитрию Курляндскому, Кузьме Бодрову, Кириллу Чернегину и мне (интервью прошло до даты этого события — ред.). Получается, что самые смелые музыкальные проекты можно реализовывать именно в театре. Между прочим, одним из примеров является скрипичный концерт Cloud Ground, который мне заказали Теодор Курентзис и Пермский оперный театр. Это было важным шагом, потому что практики заказов симфонических сочинений оперными театрами не так много. Это бывает, когда театральный оркестр имеет какое-то самостоятельное значение, а это случается не так часто.

— И всё же почему именно Театр-Театр, почему «Пьяные», почему Марат Гацалов?

— Я не театральный композитор, но есть несколько режиссёров, работа с которыми доставляет мне большое удовольствие. Это тот же Кирилл Серебренников, с которым я сделал один фильм, один спектакль и вместе работал на проекте «Платформа»; это Женя Беркович, с которой мы работали уже три раза… Есть несколько театральных проектов, которые я очень люблю, например спектакль «Дыхание» в Театре наций, который поставил Марат Гацалов. Там практически вся музыка возникает из шумов, которые создают актёры на сцене. Эти шумы складываются в очень сложную партитуру.

После этого спектакля Марат предложил мне пермский проект, и, когда мы говорили по телефону, обсуждали его, он сказал, что его основной идеей являются вращающиеся поворотные круги сцены — их три, и они вращаются в разных направлениях. Я спонтанно предложил сделать так, чтобы музыка тоже двигалась. У нас в шести ложах сидят в общей сложности 12 музыкантов. Сзади — девять струнных, в левой ложе — баян и четыре духовика, которые играют также на губных гармошках, в правой ложе — ударник. В самом конце будет ещё фортепиано, оно будет на сцене. Я написал музыку, которая не требует дирижёра — музыканты реагируют друг на друга, звук передаётся от музыканта к музыканту. Музыка становится частью сценографической композиции, и движение музыки так же важно, как движение поворотного круга.

Специфика Театра-Театра такова, что здесь есть свой оркестр, и ни один оркестр, работающий в драматическом театре, в наши дни не может похвастаться таким большим составом. Это во времена Таирова или Мейерхольда Прокофьев писал к спектаклям музыку для настоящих оркестров, а сейчас те времена прошли. Если и есть в спектакле музыка для большого состава, то она записывается в студии, а чтобы в драматическом спектакле участвовал ансамбль из 15 человек — это огромная редкость. Для меня интересен опыт работы с этими музыкантами, которые все — замечательные. Там есть разные люди, но все очень мотивированы.

— То есть мостиком между вами и Театром-Театром был Марат Гацалов?

— Я думаю, что Борис Мильграм, который видел в Москве спектакль «Дыхание», позвал нас вместе. В «Дыхании», которое является важнейшей для меня работой за последнее время, музыка, сценография, хореография и режиссура абсолютно равноправны. Главная, конечно, режиссёрская идея, которая всё объединяет, но в принципе это по-настоящему синтетический проект.

Есть очень большое отличие того, как работает Гацалов, от того, как работают 99% остальных режиссёров. Обычно даже у самых хороших режиссёров музыка — это вроде заплаты для моментов, когда нет никакого действия: «Напиши такое настроение, напиши сякое настроение, вставь сюда это…» А с Маратом — замечательно: он не давит на мозг и вообще не давит. Мы очень друг другу доверяем, и он даёт возможность композитору понять структуру спектакля и наложить на неё музыкальную структуру. То, что я делаю и в «Дыхании», и здесь, в «Пьяных», и, я надеюсь, в следующих совместных проектах, если они у нас будут, — это создание цельной музыкальной партитуры, которая как бы является вторым уровнем спектакля. Эта музыка может быть демократичной по языку, при этом структура всегда сложная, потому что сложность музыкальной структуры отражает сложность режиссуры. Марат — структуралист, он мыслит какими-то формальными категориями, и с ним бесконечно интересно работать.

Это будет очень интересный спектакль, который говорит об очень важных, универсальных вещах.

— Но Театр-Театр известен лёгкими музыкальными спектаклями, мюзиклами Александра Журбина, Лоры Квинт, которые сложным музыкальным языком не отличаются… Вас не настораживает такое реноме театра?

— У меня только положительный опыт работы с музыкальными театрами. Я вижу, что у них есть мотивация делать что-то кроме мюзиклов, и я от оркестрантов требую, между прочим, совершенно конкретной манеры игры, барочной такой — звук без вибрато, и музыканты театрального оркестра совершенно замечательно эти требования выполняют. Я думаю, что у всех музыкантов есть внутренняя потребность реализовывать сложные творческие задачи. Приятно видеть, как люди расцветают, когда им что-то такое предлагаешь.

Мне здесь очень-очень нравится, кроме того, меня бесконечно трогает, что нам с Маратом предоставили условия работы, близкие к идеалу.

— Как вам вообще Пермь? Обстановка, атмосфера, люди?

— Я вижу, что город меняется. Думаю, что какие-то вещи, которые были утеряны после того, как был заброшен проект «культурной революции», сейчас вернутся. У меня очень много друзей в Перми, много дорогих людей — композиторов, сотрудников музея современного искусства, и я вижу, что у города есть потребность к общению с серьёзным искусством. Хотя бы по тому, как здесь относятся к Курентзису, видно, что это необходимо.

— Не могу не спросить вас об истории с Кириллом Серебренниковым. Как человек, который с ним знаком и вместе работал, как вы думаете, мог ли он действительно заниматься финансовыми махинациями, или это надуманная история?

— Я думаю, что это надуманная история. Я пять интервью про это дал, очень подробных: Deutsche Welle на русском языке, каналу Arte, ещё одному немецкому изданию, Сurrent Time… Мы вместе с Томасом Остермайером и Мариусом фон Майенбургом готовили письмо в поддержку Серебренникова.

— Чем же вызваны эти проблемы у Серебренникова? Радикальностью его искусства?

— Я не думаю, что это радикальное искусство. Напротив, это очень успешный язык мейнстрима, в который облекается сложное содержание. Серебренников — наследник одновременно и Брехта, и Любимова. Это не какой-то радикальный эксперимент. Я думаю, что ярость власть имущих вызывает именно его популярность: это реакция на то, что человек игнорирует попытку насаждения каких-то иерархий со стороны руководства. Ирония ситуации в том, что минкульт хочет проводить какую-то свою культурную политику, но у него нет художников для этого, нет влиятельных фигур, которые его поддерживали бы, ну, кроме двух-трёх высокопоставленных музыкантов. Они понимают, что культурная элита не с ними, и это их бесит. Серебренников — жертва этой ярости.