«Сталинский вампир»

С Анной Бердичевской мы познакомились осенью 2015 года в галерее «Марис-Арт». Я привёз туда на выставку свои работы, аккуратно составил их к стене, и в тот момент ко мне подошла незнакомая гостья и попросила разрешения посмотреть фотографии. Конечно, я согласился: для творческого человека главное — это показать своё творчество. Поговорили, поняли, что дальнейшее общение обещает быть плодотворным. Наметили вторую встречу в её следующий приезд в Пермь к Новому году.

Подошёл декабрь, иду к Люсе, у которой, приезжая в Пермь, останавливается Анна. В гостях у неё пребывали ещё две подруги, которые, как выяснилось, являются живыми прототипами персонажей из рассказа Бердичевской «Клуб «Прогресс» на станции Мулянка». Весь вечер они вчетвером вспоминали перипетии жизни на этой самой станции. Я в основном слушал и запоминал. Анна, прощаясь, подарила мне свою книгу «Чемодан Якубовой», где в рассказе «Якубова с вещами» описывается лагерная жизнь её мамы.

Галина Михайловна с 1948 по 1953 год отбывала наказание в Усольлаге. Во время чтения описаний лагеря мне пришла в голову мысль попробовать найти место, где он находился. Списался с Анной, выяснил подробности, указанные в справке об освобождении, и начал поиск. Вышел на сайт Пермского краевого отделения «Мемориала» и обнаружил ошеломившие меня сведения. Только в Пермском крае насчитывалась 1201 единица лагерей и комендатур! При этом власть продолжает минимизировать информацию о том ужасном времени, и большая часть граждан нашей страны так и не осознаёт масштаб случившейся трагедии. Примером может служить ситуация с уникальным мемориальным музеем истории политических репрессий «Пермь-36», который, по сути, был перепрофилирован в музей ФСИН.

Анна была не просто дочерью репрессированной, она родилась в лагере и до трёх лет там жила, прежде чем отправиться в детский дом. Поэтому у неё было желание найти не только расположение лагеря, но и роддом. На карте «Мемориала» такой жензоны не оказалось. Она обнаружилась в Боровске (ныне район Соликамска) под наименованием «Лагерный пункт №3 (жензона) лагерного отделения №9 УИТКЛ УМВД по Молотовской области». Официальные данные о ней совпали с описаниями Анны, которые она запомнила из рассказов своей мамы. Поехали смотреть.

От зоны остались лишь руины. Разглядывая их, догадались, где был главный барак — узкий и очень длинный. Поблизости обнаружили заброшенные, выложенные кирпичом колодцы. Всё это напоминало, выражаясь современным языком, инфраструктуру. Наше любопытство оставалось неудовлетворённым, но вокруг не было ни души. Тогда мы двинулись вперёд по заросшей, но всё же хорошо видимой дорожке. Пройдя 20 метров, вышли ко второму бараку, от которого сохранилась лишь траншея, фундамент давно был разобран. В земле блестели осколки кафельной плитки и другие артефакты, говорившие о том, что здесь была больница. За вторым бараком сквозь деревья просматривался не новый, но и не старый бетонный забор, дальше идти было некуда. Вдоль ограждения мы вернулись к зданию больницы, но уже с левой стороны.

Дверь центрального входа, между окнами и колоннами «сталинского ампира», обитая видавшим виды дерматином, была подходящим местом для съёмки. Я уже обдумывал, как связать в одном кадре всю эту историю, предполагая, что большего нам узнать не удастся, как вдруг мы поняли, что за нами наблюдают. Похоже, в больнице давно заметили нас и тайно, с тревогой (это неотъемлемая российская черта, всё тот же отголосок страны — тюрьмы) следили за нашими перемещениями. Терпение подглядывавших лопнуло, когда мы приступили к съёмке на фоне двери, и они решили прекратить это нахальное действо. Из-за дерматиновой двери выглянула женщина лет 45 в сопровождении крупного мужчины в больничном одеянии. Начальственным тоном дама спросила: «Что вы здесь ищете, да ещё и фотографируете?» Мы объяснили: «Анна Бердичевская — писатель, она родилась где-то здесь, в бывшей лагерной больнице». И тут же подозрительность улетучилась, строгая медработница превратилась в милую старшую медсестру, которая нам поведала: «Правый барак (первый, который мы обнаружили) был терапевтическим корпусом, а левый, с выкопанным фундаментом, — родильное отделение», то самое, где и появилась на свет Анна Львовна Бердичевская. После принесённой нами благодарности я спросил у медсестры разрешения сфотографировать её, но получил отказ (а вдруг чего — глубинный патологический страх не отпускает).

Апофеозом истории стал последний, абсолютно сюрреалистичный эпизод. В одном из окон разрушающегося здания с живописными подтёками и трещинами, решётками и залатанными фанерой дырами, с барельефом огромной змеи под крышей почти заброшенной психбольницы смотрит на нас больной и, увидев, что я фотографирую, показывает мне средний палец. За что? Почему? Что это? Может, это яркий образ «сталинского вампира», проступающего сквозь время и подающего нам зловещие знаки?

Встреча с Анной Бердичевской не была случайной. Тема репрессий волнует меня с тех пор, как я открыл для себя Александра Исаевича Солженицына. Впервые услышал о нём в 1974 году, когда окончил школу, а его выслали из СССР. Запад возмущали описанные им репрессии в сталинские времена, а советское правительство и особенно КГБ возмущал сам Солженицын, который никак не хотел понять, что освещаемая им тема страшно вредит стране. Тем не менее в государстве с развитым социализмом существовал самиздат, и у народа возникали вопросы, на которые он получал лживые ответы:

— Что это за писатель?
— Да, писатель, который про зэков пишет.
— И чего они (Запад) «докопались» до наших зэков?

Так воспринималась информация, по крайней мере в закрытом тогда и оттого ещё более провинциальном городе Перми, где главная улица начиналась от здания собора, в котором размещалась художественная галерея, а заканчивалась «башней смерти» в стиле «сталинского ампира». Символично для той эпохи, да и для нашей, пожалуй, тоже. Сейчас, когда всё повторяется в виде фарса, становится понятным и, главное, наглядным механизм, как и почему это происходило и происходит, но смириться по-прежнему невозможно.