Юлия Баталина

редактор отдела культуры ИД «Компаньон»

---

Сжечь всё лишнее

Дягилевский фестиваль открылся российской премьерой «Жанны на костре» в постановке Ромео Кастеллуччи

19 июня 2018 г.

Поделиться

Твитнуть

Премьера была обставлена строжайшей секретностью: занятые в спектакле артисты подробностями не делились, а режиссёр и вовсе утверждал, что на «Жанну на костре» нужно идти неподготовленным, ничего не подозревающим и чуть ли не невежественным, чтобы не потерять свежесть восприятия. Одно пермское интернет-СМИ иронично озаглавило анонс события «Спектакль, который нельзя называть». Тем не менее на творческой встрече накануне премьеры Ромео Кастеллуччи сказал всё, что нужно для понимания этой постановки.

По его словам, образ Жанны д’Арк очень нагружен символически и даже политически, и Артюр Онеггер, автор оратории, по которой поставлен спектакль, а также автор текста Поль Клодель старались очистить его от этих наслоений. Кастеллуччи эту работу продолжил и завершил со всем возможным максимализмом.

Вспоминается афоризм Микеланджело (по другой легенде — Огюста Родена), который работу скульптора охарактеризовал как «Взять камень и отсечь всё лишнее». В спектакле Кастеллуччи всё лишнее горит синим пламенем и выжигается калёным железом.

Внешняя событийная канва выглядит следующим образом. В обычном французском лицее уборщик заперся в классе, и у него начался острый приступ шизофрении: из него полезла другая личность — Жанна д’Арк накануне аутодафе. Коллеги, полиция и директор лицея пытаются его образумить, но бедняга воспринимает увещевания директора как душеспасительные речи брата Доминика — монаха, который напутствует Жанну перед казнью. Прибегает жена уборщика вместе с маленьким сыном — но бесполезно: он уже в другой реальности.

Уборщик первым делом избавляется от всего сиюминутного, всего того, что привязывает его внутреннюю Жанну к оковам пошлой современности, — за дверь класса летят парты и стулья, со стен срываются портреты, карты, чёрная доска и таблица Менделеева, с полок сбрасываются спортивные трофеи. То, что осталось в классе, — шкаф с наглядными пособиями и всё его содержимое — переживает то же магическое перевоплощение, что и герой: случайные куски ткани превращаются в знамя — французский триколор. Наконец, героиня (уже не герой) разбирает пол в классе — куски линолеума, доски — и начинает рыть под ними землю, где находит меч! Тот самый чудесный меч Жанны, который она получила якобы от высших сил.

Одежда — пошлая униформа школьного уборщика, разумеется, тоже должна исчезнуть. Большую часть спектакля актриса Одри Бонне проводит на сцене обнажённой.

Герой — или героиня — маниакально движется к закономерному и неизбежному финалу: сожжению и вознесению. Жанна оказывается погребена и спасена одновременно. Когда полиция и директор лицея врываются в класс, там никого нет.

На протяжении спектакля сценическая реальность меняется радикально. Кастеллуччи не случайно начинает с подробной, гиперреалистичной картинки повседневности, где все детали отсылают к обыденному, привычному — вплоть до неоновой лампы на потолке, которая мигает с противным звяканьем. Это настолько похоже на правду, что начинаешь беспокоиться: посторонний же звук, не помешал бы во время исполнения музыки… Тем разительнее переход к пространству, в котором существует Жанна. Здесь привычная иконография этого образа не мешает, а помогает постановщику, все привычные символы, связанные с историей «Орлеанской девы», оживают, обыгрываются и получают новое звучание: меч, королевская лилия, распятие, знамя и, конечно, конь Жанны, который произвёл такое впечатление на публику.

Кастеллуччи — режиссёр-технократ, его постановки знамениты механическими изобретениями, и здесь без них не обошлось. Не перечисляя многочисленные чудеса и фокусы, повергающие публику в недоумение, скажем лишь об одном: бутафорская лошадь дышит.

Этот белый конь не просто несёт Жанну к триумфу и финалу, он ещё и возвращает её в детство, в лотарингскую деревушку Домреми, где Жанна росла со старшими сёстрами Екатериной и Маргаритой, погибшими от рук захватчиков и теперь говорящими с Жанной голосами церковных колоколов. Героиня поит лошадку водой, кормит сеном и слышит детскую песенку «Тримазо», традиционную для родных мест…

А зрители плачут. Мотив «Тримазо», который выводит детский хор, — это самый проникновенный музыкальный момент в сложной, многостильной и многосюжетной оратории Артюра Онеггера.

Здесь наконец-то можно поговорить о том, о чём давно хочется, — о музыке. Принято представлять себе исполнение оратории как хор на сцене, однако Кастеллуччи решительно отделил музыкальную часть от сценической. На встрече со зрителями он так и сказал: «Я занимаюсь драматическим театром и работаю с текстом». С музыкой, очевидно, работали Теодор Курентзис, второй дирижёр Пётр Белякин и хормейстер Виталий Полонский.

Певцов на сцене нет: они расположились на балконах и в ложах, как и часть инструментов оркестра. Получилось, что музыка окружает зрительный зал. «Жанна на костре» — огромное произведение, в котором чего только нет: тут и церковные песнопения, и придворная музыка в духе Шарпантье, и фольклор, и сатирический «раёк» в сцене суда животных, и, понятное дело, ХХ век с его наворотами и акустическими эффектами, каких не добиться с традиционными инструментами — нужны, например, волны Мартено, и диковинный инструмент был специально привезён в Пермь.

Всё это — в едином потоке, несущемся, как водопад. Кажется, что в оратории всё так ладно соединено, неразрывно связано, остросюжетно… Но на самом деле «Жанну» Онеггера обычно исполняют просто как ораторию, состоящую из фрагментов, разделённых паузами. В Перми она прозвучала так живо, так эмоционально и захватывающе, потому что её так услышали и исполнили Теодор Курентзис, хор и оркестр MusicAeterna. Музыкальный критик Елена Черемных по поводу этого исполнения в кулуарах высказалась остроумно: «Такого я не слышала даже в Перми!»

Здесь о каждом голосе хочется написать отдельный трактат, даже если этому голосу доверено спеть всего две фразы. Певцам не помогают инструменты — они добиваются невероятных звуковых эффектов лишь с помощью собственного голоса. Когда Лариса Келль (Екатерина) и Надежда Павлова (Маргарита) поют, как два колокола, это певческий подвиг не меньший, чем безупречная Виолетта той же Павловой, даром что по размеру эти партии не сравнить.

Ну, и если уж говорить о подвигах… Жизнь Жанны д’Арк — это подвиг, и сценическая жизнь её театрального двойника — тоже подвиг, иное определение работы актрисы Одри Бонне трудно подобрать. Она, подобно её персонажу — школьному уборщику, полностью отрешается от телесности и живёт лишь духовно. В её метаморфозу веришь настолько, что, кажется, видишь, как она сгорает: хотя никакого костра на сцене нет, но внутренний огонь героини очевиден.

Кастеллуччи не стал буквально иллюстрировать текст оратории — Свинья, Баран и Осёл, равно как Дева Мария, Екатерина и Маргарита, на сцену не выходят, они лишь звучат. Одри Бонне большую часть времени одна (не случайно Кастеллуччи говорит, что это спектакль об одиночестве) и действует под музыку. Она не танцует, но все её движения на сцене ненавязчиво синхронизированы с музыкальными акцентами, так что «Жанна» — это в некотором роде ещё и балет.

На Бонне так сосредоточено зрительское внимание, что немного обидно за остающегося на периферии второго героя — брата Доминика, тем более что исполнить эту роль в Пермь пригласили не кого-то, а звезду европейского театра и интеллектуального кино Дени Лавана. Несмотря на то что брат Доминик сознательно отодвинут режиссёром почти за кулисы, Лаван создаёт достойный дуэт Бонне — весомыми репликами, внутренней страстностью, ритмом, а по завершении спектакля веселит эксцентричными поклонами. Пермякам, можно сказать, повезло: в Лионе, где прошла мировая премьера этого спектакля, брата Доминика играл другой актёр — Дени Подалидес.

С Лаваном в Перми особая история: как признался сам актёр, он и не подозревал, что так популярен в городе, о котором прежде и не слышал. Он, конечно, международная звезда, но в довольно ограниченном кругу интеллектуалов-синефилов, а здесь, стоит выйти на улицу, каждый второй бросается наперерез и пытается поприветствовать по-французски. Похоже, у француза создалось впечатление, что Пермь — гораздо более культурный и просвещённый город, чем европейские столицы.

Среди поклонников Лавана были те, кто пришёл на спектакль специально ради него. Они, конечно, были несколько разочарованы — он всё-таки не главный герой. Надо признать, что это не единственная категория разочарованных зрителей. «Жанна» — зрелище настолько неожиданное, что сказать с разбегу, понравилось или не понравилось, не так-то просто. Изрядная часть публики, побывавшей на премьере, правдами и неправдами устремилась на второй и третий показы: досмотреть, дослушать, додумать.

Здесь уместно вспомнить, как на пресс-конференции по случаю открытия фестиваля высказался его художественный руководитель Теодор Курентзис: «Жанна» — один из лучших спектаклей, что я видел в своей жизни, но это скорее опасность, чем удовольствие. Театр — не для удовольствия, он стимулирует другие органы, заставляет понимать другие сферы: они перед человеком, но мы их не видим. Это скорее одухотворение, а не удовольствие».

Как и на открытии «Золотой маски» 2017 года, когда показывали «Травиату» в постановке Роберта Уилсона, чартеры привезли в Пермь множество любителей искусства. Среди гостей также была семья Кузяевых: «Жанна» в Перми была показана благодаря финансовой помощи её главы, Андрея Кузяева.

Шампанское и сладости от Сбербанка чрезвычайно украсили этот вечер. Сбербанк впервые стал генеральным спонсором Дягилевского фестиваля, но приятные мелочи дарит его гостям не первый раз: год назад это были пирожные «макарон» фирменного зелёного цвета, нынче — маленькие шоколадки с девизом: «Музыка делает нас лучше».

К хорошему легко привыкаешь, как справедливо высказался по поводу пермской премьеры в своём фейсбуке кинокритик Антон Долин: «К хорошему привыкаешь слишком быстро, но вообще-то это чума, что в Перми на Дягилевском фестивале творится такое. Что в принципе возможен на русской, так сказать, земле музыкальный спектакль подобной мощи и художественной бескомпромиссности, настолько современный и настолько безупречно (лучше любых слышанных мной записей) сыгранный».

Тем, кто не успел увидеть сенсационную премьеру, расстраиваться не стоит: Теодор Курентзис решительно настроен показать этот спектакль в следующем сезоне.