Олег Журавлёв: Локальный активизм в России сильно политизируется
Профессор Школы перспективных исследований Тюменского госуниверситета — о том, почему аполитичный локальный активизм фактически стал политическим движением
— Олег, вы приехали в Пермь с лекцией о российском локальном активизме (в рамках семинара «Механизмы и успешные практики гражданского участия в городском управлении», организованного Центром сравнительных исторических и политических исследований при ПГНИУ). Для начала поясните, что это такое? И слово «локальный» здесь в значении «малочисленный» или, скорее, имеет географическую привязку?
— Локальные активисты — это группы людей, которые, объединившись, пытаются решать проблемы, связанные с местом их проживания, проблемы своего района. Например, протестуют против сноса исторического здания или против застройки парка, обустраивают детские площадки, вывозят мусор и так далее. Поэтому здесь скорее географическая привязка.
— Когда локальный активизм появился в России?
— Примерно в 1970-х годах. После «оттепельного» взрыва наступил застой и политика малых дел стала парадигмой коллективного действия. Потом началась перестройка, которая привела к политизации общества и к росту различного рода активизма. Затем наступили девяностые, когда стал появляться локальный активизм в современном понимании этого явления. На самом деле он плохо изучен, поэтому назвать точную дату или событие, повлёкшее появление активизма как явления, невозможно. Но уже в 2000-е годы к нему было привлечено внимание различными протестами и он стал объектом исследования. Социологи поняли, что это не просто коллектив людей, а некое реальное движение, которое уже нельзя игнорировать.
— И всё же, это именно общественное движение или всё-таки связанное с политикой?
— В этом и особенность российского локального активизма. Он имеет чёткую границу — до и после митингов на Болотной площади в Москве (2011—2012 годы. — Ред.). До них активизм был полностью аполитичным, а после — политизировался. И так продолжается до сегодняшнего дня.
— В чём выражалась эта аполитичность, а затем политичность?
— До Болотной было противопоставление политики «реальным делам». Активист рассуждал так: «Мне наплевать на политику и политиков, я буду заниматься делами у себя в районе». После Болотной активисты уже напрямую высказывали своё отношение к существующей власти — они против неё. Если проще, до 2011 года активисты объединялись вокруг какой-то проблемы, решали или не решали её и распадались. После 2012 года они объединялись, может быть, по тем же причинам, но после решения проблемы уже не распадались, а искали, чем бы ещё заняться, причём сознательно относя себя к оппозиции власти и начиная участие в политике. Пример — выборы муниципальных депутатов в прошлом году в Москве. В них прямо или косвенно участвовали многие локальные активисты. Представить такое лет 10 назад нереально.
Алёна Ужегова
— Сегодня активизм стопроцентно политичен или остаются аполитичные группы?
— Конечно же, аполитичных активистов до сих пор много. Но именно политизация явления сделала его известным в обществе. Именно политически активные активисты привлекли к себе наибольшее внимание и тем самым больше всех себя «разрекламировали». Если бы вы брали интервью у активиста в начале 2000-х годов, то он бы ни слова о политике не сказал, а если бы брали у активиста 2010-х годов, то он бы говорил о политике, тем самым формируя «лицо» активизма.
— Локальный активизм равномерно развит по стране или существуют его центры?
— Безусловно, есть два центра — Москва с областью и Санкт-Петербург с областью. В любом другом городе активизм развит значительно слабее и более разрозненный. К сожалению, сейчас изучается активизм исключительно на территории двух центров, региональный пока не так основательно.
— Раз это явление сейчас политизировано, по своим взглядам активисты больше «левые» или «правые»? Правда ли, что активисты в общественном представлении — это молодые люди, скорее студенты?
— Нет такой точной градации по взглядам. В основном, конечно же, это люди с общедемократическими ценностями. Встречаются и националисты, но их значительно меньше, чем остальных. Что касается возраста, то я бы не утверждал, что это «удел» молодых, студентов. Очень часто встречаются активисты и более старшего возраста.
— Можно сказать, что активизм и интернет взаимосвязаны?
— В какой-то степени да, но во время нашего исследования мы встречали немало активистов, которые вообще не пользуются интернетом, а есть и те, кто даже не умеет это делать.
— Можно ли утверждать, что активисты сейчас прямо или косвенно являются частью политических партий?
— Нельзя. Активисты политизированы, но пока не являются членами каких-либо партий. Да, они могут приходить на митинги, организованные партиями, но пока их мотивирует лишь повестка митингов. Например, Алексей Навальный организует какое-то массовое мероприятие, на него могут прийти активисты совершенно разных взглядов, но лишь потому, что повод для митинга совпадает с их взглядами. Однако это совершенно не означает, что они симпатизируют Навальному или его движению. Вообще, одна из особенностей современных активистов — всё меньшая зависимость от лидеров, вождей. А движение Навального — вождистское.
— Логично предположить, что власть борется с активистами.
— Да, такое есть, но власть не только борется, она может пытаться перехватить повестку каких-либо групп активистов. Например, та же мода и тенденция к созданию «комфортной городской среды» или популярность урбанизма. Власть активно пытается «взять» эти темы себе и зачастую ведёт себя так, будто бы это её инициатива.
— И что в этом плохого?
— Ничего плохого. Казалось бы, это удар по локальным группам, но проблема власти в том, что она может декларировать хорошие дела, но так и не научилась работать с населением. Пока используется популярная повестка, количество активистов не сокращается, а, наоборот, увеличивается. То есть происходит не объединение власти и активистов против какой-то проблемы, а наоборот, активизм стал как бы противопоставлять себя действиям власти, как и власть — активистам. Власти могут кооптировать аполитичные группы, но кооптировать политически активные, думаю, уже невозможно.
— А зачем власти противопоставлять себя активистам, раз это не такое уж массовое движение? Пусть себе делают полезные дела на локальном уровне, помогают «на местах», так сказать.
— Власть видит в нём опасность. Да, вроде бы активистов немного. Если сопоставить их количество с общим количеством жителей Москвы, то вроде бы совсем небольшой процент населения. Но зачем тогда «вставлять палки в колёса»? Взять те же муниципальные выборы. Полномочий у муниципальных депутатов немного, но даже на этом уровне шло и идёт активное противодействие.
— Предположим, что власть взяла весь список целей активистов и вдруг выполнила большинство из них. Активизм исчезнет?
— Это может быть большим ударом по активистам, но не думаю, что они исчезнут. Опять же по причине противопоставления себя власти. Это уже не просто решение бытовых проблем района, а нечто большее. Власти могут посадить лес там, где просят жители, или не допустить строительство, если против него местные жители, но, повторюсь, власть не умеет работать с населением. Парадоксально, но власть сама выступает как бы аполитичной силой для населения. То есть в идеале для власти она могла бы полностью «перехватить» активизм себе, но, так как даже при благих намерениях это, как правило, получается не очень, это только играет на руку активистам.
— Хорошо, а если вдобавок к вдруг решённым проблемам ещё и Путин подаст в отставку, а «Единая Россия» объявит о самороспуске?
— В этом случае активизм тоже не исчезнет. Дело в том, что у современного активизма есть ещё одна новая черта — он начинает профессионализироваться. Это не просто «кружок по интересам», группы активистов уже «выращивают» юристов, журналистов, социологов, политологов и так далее. Это уже некие профессиональные ячейки с политическими взглядами. Возможно, при описанном вами варианте развития событий группы активистов попытаются создать политические движения и будут ещё активнее участвовать в выборах.
— И начнут уже противопоставлять себя любой другой новой власти...
— Вполне возможно. Вы же видите, как в России может всё обустраиваться при любом режиме. Ведь одна из причин того, что активизм пока не является частью политических партий, — это то, что, видимо, ни одна из партий и ни одно политическое движение не удовлетворяют запросам существующих групп, иначе их члены уже примкнули бы к этим партиям и движениям.
— Перейдём к активизму в мировом масштабе. Влияет ли политический режим на активность этого явления?
— С одной стороны, да, активисты активны в демократических странах. С другой стороны, в том же Китае, например, активизм очень сильно развит, каким бы странным это ни казалось. Он не политический, но направлен на решение локальных задач. Например, в Китае очень мощное активистское движение по защите хутунов (средневековая низковысотная застройка, образующая целые улицы и кварталы. — Ред.), выступающее против застройщиков, которые хотят провести реновацию и застроить эту территорию. В Китае попробуй просто так разрушить хутуны и начать стройку. Или возьмём США. Вроде бы демократическое государство, но в 2011—2012 годах, во времена президентства демократа Барака Обамы, возникло движение «Оккупай Уолл-стрит» (когда активисты собрались на этой улице в Нью-Йорке, протестуя против «преступлений финансовой элиты». — Ред.), которое переросло в протестные акции в других городах, но было очень жестоко подавлено полицией (по официальным данным, за время акции было арестовано более 6 тыс. человек. — Ред.).
— В каких государствах локальный активизм развит больше всего?
— Я бы назвал США, но там он развит очень давно, это часть мировоззрения населения, начиная с войны за независимость. По сути, там активизм в смысле «ты должен быть активным, что-то делать» фактически внедряется со школы. Активизм развит во Франции, это тоже часть общественной культуры населения. И, пожалуй, назвал бы Венесуэлу времён Уго Чавеса. Их особенность в том, что активизм фактически был «спущен» сверху и всячески поддерживался властями для решения локальных вопросов. По сути, через местный активизм Чавес легитимизировал свою власть, причём активно политизируя активизм. Владимира Путина часто же сравнивают с Чавесом? Так вот, различие их в том, что Чавес политизировал и активно создавал локальный активизм, в России же делается всё, чтобы аполитизировать и население, и активистов.
— Я могу представить, что в Венесуэле и даже Франции любой активизм теоретически может быть политизирован. Но разве в США не в меньшей степени?
— Да, в США локальных активистов я бы не назвал политизированными. По крайней мере в основной массе. Там как раз люди стараются решать таким образом насущные местные проблемы, не влезая в «большую политику». Хотя, например, Берни Сандерс (сенатор от штата Вермонт, объявил, что собирается участвовать в выборах президента США в 2020 году. — Ред.) делает попытки. По крайней мере на уровне заявлений, что хочет опираться в том числе и на различного рода активистов. Ну и ранее я говорил об акции «Оккупай Уолл-стрит».
— Есть ли примеры крупных политических партий, которые начинались с локального активизма или подобных низовых явлений?
— Мне неизвестны партии, появившиеся непосредственно из локального активизма, а из подобного социального движения появилась, например, партия «Подемос» (организована в 2014 году, на последних выборах в испанский парламент получила 21% мест. — Ред.). Или греческая партия «Сириза», которая сейчас находится у власти, а её лидер Алексис Ципрас является премьер-министром Греции.
— Вы говорили, что среди членов активистских групп нет приверженности политическим взглядам, кроме общей оппозиционности. Но ведь перечисленные вами партии — левые.
— Мы занимаемся исследованием российского активизма. У нас при всей политизированности нет политических предпочтений. Но, безусловно, если взять всех активистов, то, вероятно, большинство из них будут леволиберальных взглядов. Но они опять же противопоставляют себя всем имеющимся партиям, вне зависимости от декларируемых ими принципов построения общества и государства. С другой стороны, никаких намёков на создание некой партии, которая подходила бы максимально большому числу активистов, у нас тоже нет. Как нет и намёков на то, что какая-либо их группа собирается начать что-то вроде партийного строительства.
— И всё же, не кажется ли вам, что активизм — это всё-таки в основном возрастное явление? Повзрослеют нынешние активисты и превратятся «из хиппи в яппи»?
— Ничего нельзя отрицать и прогнозировать. С новым поколением активизм может и исчезнуть, и трансформироваться.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.