«Карантин дал людям шанс открыть себя для новой жизни»
Старший преподаватель кафедры философии ПГНИУ Кирилл Прозументик — о том, как изменится мир после пандемии и в чём смысл этого бедствия для общества
— Как бы вы определили то, что сейчас переживает мир, — кризис или есть более точное слово?
— То, с чем мы имеем дело сегодня, это, скорее, бедствие, а не кризис. Почему есть смысл говорить именно о бедствии? Потому что сегодня мы имеем дело с природной стихией, угрожающей нашему обычному существованию. Человечество, привыкшее жить под покровом тонкой мембраны технологической цивилизации, вновь столкнулось лицом к лицу с природой. Причём с такой природой, о которой Достоевский писал как о «тёмной, наглой и бессмысленно-вечной силе». Сегодня в нашу повседневность ворвалось «нечто, которого быть не должно, анонимная масса материальности, происхождение которой туманно». Я не случайно привожу здесь слова Дилана Тригга из его «Феноменологии ужаса». Собственно говоря, ужас — это и есть наша реакция на бедствие. Кризисы вызывают обеспокоенность, бедствия — ужас.
В кантате №25 Баха сразу после пронзительного хора Es ist nichts Gesundes an meinem Leibe («Нет здравия во плоти моей») следует речитатив, который открывается фразой: «Весь мир превратился в госпиталь, где бесчисленное множество людей, вплоть до детей в колыбели, низлежат в жёсткой болезни». Можно ли представить себе более точное и ёмкое описание нашего сегодняшнего положения? Кстати говоря, речитатив — это ведь своего рода пауза, цезура, остановка в музыкальном движении. Пауза и оцепенение — вот, пожалуй, то состояние, в котором мы сегодня пребываем. Стоит взглянуть на пустынные улицы и застывшие дома мегаполисов, чтобы изумиться, сколь быстро в них нашли своё пристанище ангелы меланхолии.
Но нынешнее бедствие отличается от других. Главное отличие — в ощущении бессилия и страха перед неизвестностью. Современная ситуация не похожа на войну, где врага знают в лицо и есть надежда, что совместные действия приведут к победе. Она также не похожа на обычные экономические или политические кризисы, преодоление которых зависит от решительных действий. Сегодня всё наоборот: лучшее, что может сделать большинство людей, — это не делать ничего. Отсюда карантин, изоляция, каникулы, недели выходных, радикальное социальное дистанцирование. Тяжесть нынешнего положения заключается в том, что это испытание бездействием. Важно подчеркнуть, что речь не идёт о тех, кто мужественно борется с пандемией — врачах, фармацевтах и волонтёрах. Я говорю о большинстве людей, которым рекомендовано смотреть сериалы, проходить онлайн-курсы, заниматься домашней йогой, но при этом бездействовать в отношении главной угрозы, поскольку парадоксальным образом это и есть самое эффективное средство против неё.
Правда, уже сейчас ясно, что обрушившееся на нас бедствие если и не приведёт к катастрофе, то определённо вызовет мощные кризисные явления во всех ключевых сферах нашей жизни. Уже нанесен серьёзный ущерб экономике, и это весьма быстро скажется на политических и духовных процессах. Возможно, мы также столкнёмся с кризисом мировоззренческим или даже экзистенциальным. Поэтому кризис, причём сложный, комплексный кризис, — это, вероятно, то, что нас ещё только ожидает.
— Согласны ли вы с тем, что после этой пандемии мир уже не будет прежним?
— Есть вероятность, что как только пандемия закончится и все ограничения будут сняты, люди с жадностью, упорством и чрезвычайной быстротой ринутся восстанавливать «прежний мир», то есть привычные практики жизни. Большинство из них, окунувшись с головой в vita activa, постарается как можно скорее вытеснить на периферию сознания все тревоги и переживания периода изоляции. Другое дело, позволит ли экономическая и политическая ситуация сделать это в полной мере? Не берусь судить. Скорее всего, как я уже говорил, после окончания бедствия нас ждёт сложное кризисное время. Уже только поэтому мир не будет прежним. Правда, тогда мы наконец сможем действовать и активно искать решение проблем. В жизни, как и в кантате, после речитатива идёт ария, то есть музыка продолжается дальше. «О, где мне, бедному, найти выход?» — так вопрошает герой баховской кантаты сразу после окончания упомянутого мной речитатива. Этот вопрос будет мучить и человечество в целом.
— Если мир не будет прежним, что в таком случае изменится в нём в духовном плане?
— Есть все основания предполагать, что пандемия оставит заметный шрам в сознании многих людей. Она, несомненно, отразится на том, как в дальнейшем люди будут переживать своё собственное существование в мире. Болезнь вновь напомнила нам о хрупкости жизни. Конечно, мы всегда это знали. Сегодня, однако, переживание хрупкости, в одночасье охватившее огромное число людей, стало гораздо интенсивнее и острее. Вне всякого сомнения, этот опыт побуждает нас к тому, чтобы быть более чуткими и нежными по отношению друг к другу.
Второе, о чём напомнила нам болезнь, — это то, что внутри каждого из нас живёт глубокая экзистенциальная тревога. Некогда Пауль Тиллих назвал её голой тревогой или тревогой перед небытием. «Именно тревога неспособности сохранить собственное бытие, — писал он, —лежит в основе всякого страха и создаёт страшное в страхе». Пожалуй, лучше и не скажешь. Стоит ли добавлять, что сегодня эта тревога и эти страхи вышли на поверхность нашей жизни и во весь голос заявили о себе? Вероятно, после окончания пандемии они ещё какое-то время будут преследовать нас, пока вновь не скроются в глубинах сознания.
Третье «духовное послание» нам — это напоминание об иррациональности и непредсказуемости мира, в котором мы живём. Мир, порождающий вирусы, перестал быть понятным, с ним невозможно договориться, он глух и не считается ни с нашими мнениями, ни с нашими желаниями. Ситуацию, когда надежды и чаяния человека разбиваются о стену вселенского молчания, Альбер Камю, как известно, назвал абсурдом. Нельзя исключать, что ощущение абсурда останется с нами даже тогда, когда болезнь отступит. Кстати, недаром Камю, для того чтобы наиболее рельефно изобразить абсурдность жизни, написал роман о пандемии. Я имею в виду его знаменитую «Чуму».
Ещё одно следствие для нашей духовной жизни — удар по антропоцентризму. Сегодня, увы, подтверждается то, о чём уже давно говорит современная философия: человек — это не «венец творения» и не господин над природой. Мир словно намекает, что человек — лишь один из множества агентов, действующих во Вселенной, и что у людей нет никаких особых привилегий в бытии. Более того, перед нами теперь открывается величественная и леденящая картина «мира-без-нас», как выразился бы Юджин Такер. Такие откровения не проходят бесследно.
Ну и наконец, последнее. Благодаря социальным сетям и современным средствам информации, ни один человек сегодня уже не может уклониться от происходящего. Это очень важный духовный опыт единения с человечеством, опыт сострадания к другим людям и осознания ответственности за судьбу тех, кто попал в беду. Можно сказать, что пандемия коронавируса — это первое в истории по-настоящему общечеловеческое событие, или, как говорят философы, «со-бытие» в собственном смысле слова, то есть бытие-вместе вопреки дистанцированию и изоляции. Здесь я хотел бы привести слова английского поэта-метафизика Джона Донна, которые попадают в самое сердце, поскольку отражают наш с вами опыт, наши с вами переживания. «Нет человека, что был бы сам по себе, как остров, — обращается к нам Джон Донн из глубины веков, — каждый живущий — часть континента; и если море смоет утёс, не станет ли меньше вся Европа: меньше — на каменную скалу, на поместье друзей, на твой собственный дом. Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством». Дальше следует фраза, поразившая Хемингуэя: «Потому никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол: он звонит по тебе».
— Правомерно ли говорить о том, что кризисы имеют очищающий эффект, убирая лишнее, наносное?
— В том-то и проблема, что сегодня мы живём в такую эпоху, когда очень трудно отличить существенное от наносного. Как известно, постмодерн произвёл жёсткую критику классических бинарных оппозиций: бытие — небытие, истина — ложь, добродетель — порок, прекрасное — безобразное, разум — безумие. Попросту говоря, у нас теперь нет точных критериев для того, чтобы сказать: «этот поступок есть абсолютное добро», «такое-то положение истинно» или «это произведение — воплощение предельной красоты». Поэтому есть опасность, что урон будет нанесён и чему-то важному и ценному. Однако я не исключаю, что нынешнее бедствие и последующий за ним кризис произведут своего рода практическую критику современной культуры, то есть совершат пересмотр базовых установок общества. Неслучайно кризис и критика — это однокоренные слова. В любом случае каждое бедствие заставляет вновь обратить внимание на непреходящие ценности — ценности жизни, любви, общения, добра, заботы, нежности, свободы, ответственности, счастья и так далее.
— Какие конструктивные выводы в этой ситуации может сделать Россия, какие уроки извлечь?
— Когда закончится пандемия, все окончательно поймут, что самоизоляция и дистанцирование, на каком бы уровне они ни практиковались, приносят, скорее, вред, чем пользу. Я смею предположить, что один из уроков для России будет состоять именно в этом. Россия уже давно стремится политически и экономически изолироваться, обособиться от мира; есть вероятность того, что грядущий кризис сделает явственным пагубность подобной стратегии. Ещё один, пожалуй, даже более важный урок заключается в том, что в условиях пандемии переворачивается классическая для нашей страны схема отношений общества и власти: правительство вынуждено, пусть неохотно и в целях самосохранения, поставить человека выше государства. Всё-таки введён режим самоизоляции и предпринимаются определённые действия по сдерживанию пандемии. А ведь мог развернуться сценарий умолчания и попустительства, чудовищного пропагандистского потенциала федеральных СМИ хватило бы, чтобы оправдать и это. Однако сегодня мы наблюдаем некоторые элементы заботы о гражданах. Для нас это очень редкий, важный и бесценный опыт, который, я надеюсь, не пройдёт даром.
— Как, на ваш взгляд, изменится траектория развития общества?
— Разумеется, нас ждёт расцвет удалённых форм деятельности: всё, что возможно, в конечном счёте станет дистанционным. Пандемия принудила нас интенсифицировать процессы перехода в удалённый режим и за считанные дни пробросила нас в будущее. Похоже, что мы становимся сейчас участниками генеральной репетиции новой жизни, где будет доминировать дистанционная занятость. Это существенным образом подстегнёт дальнейшее развитие интернет-технологий, агрегаторов, сервисов доставки и прочее.
Всё это лежит на поверхности. Но меня больше интересует не столько технологический, сколько этический аспект изменений. Мне представляется, что сегодня мы наблюдаем важный перелом в сознании людей. Первое, на что я хотел бы обратить внимание, — это то, что Рене Жирар назвал «озабоченностью жертвами». Сегодня эта озабоченность становится всеобщей: каждая жертва пандемии на счету, и в режиме онлайн мы можем следить за статистикой. Понятно, что эта обеспокоенность коренится в здоровом эгоизме людей, в их заботе о себе. Однако, на мой взгляд, упомянутая «озабоченность жертвами» этим не исчерпывается. В ней проглядывает какая-то важная гуманистическая тенденция будущего, какое-то новое восприятие абсолютной ценности человеческой жизни, которое сегодня демонстрирует, скажем, Израиль в отношении своих граждан.
Второй момент — это новое отношение людей к правде и формирование запроса на доверие в обществе. Пандемия показала, что правдивая информация о текущем состоянии напрямую связана с сохранением жизни людей. Пожалуй, теперь уже ни у кого не остаётся сомнений в том, что сокрытие правды может быть смертельным. Поэтому, я думаю, в ближайшем будущем следует ожидать резкий рост общественных требований к степени достоверности информации.
— Несмотря на все ограничения, какие возможности нам даёт карантин?
— Я думаю, все когда-нибудь мечтали о том, чтобы день стал длиннее обычного: многим не хватало 24 часов. Вот теперь у нас в распоряжении есть один нескончаемый день длиною в месяц. Время — главный дар эпохи карантина. Говорят: вот было бы у меня время, я бы написал книгу, симфонию, картину, выучил бы новый язык, разобрал дела и так далее. Сейчас перед нами открывается возможность пожить альтернативной жизнью, закончить начатое или начать всё заново. Иными словами, сегодня мы можем постичь свои действительные способности, а не сожалеть всю жизнь о зарытых в землю талантах. Не исключено, что найдутся те, кто будет с благодарностью вспоминать карантин, поскольку он дал им шанс открыть себя для новой жизни.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.