«Личностный кризис похож на умирание»

В кинотеатрах можно посмотреть новый мультфильм Pixar «Душа» (6+) режиссёра Пита Доктера. Главный герой — учитель музыки и джазовый музыкант Джо Гарднер — погибает в самом начале истории. Его душа попадает в загробный мир и пытается вернуться к жизни, где его ждёт ангажемент мечты. В этом деле герою помогает Душа 22, которая уже долго не хочет рождаться.

— Влад, какой момент «Души» произвёл на вас самое сильное впечатление?

— Когда Душа 22, которая долгие годы не хочет рождаться, оказывается заточённой в пространстве, где бродят заблудшие души. В этой сцене она «проглочена» чернотой. На мой взгляд, это очень точная визуальная метафора потерянности, отчаяния, депрессии, утраты связи с жизнью.

— «Душа» предлагает зрителям разговор об экзистенциальных проблемах, в частности, о смысле бытия. Разумеется, в броской «обёртке» семейного анимационного кино.

— Если помните, в финале Джерри из мира Вечного Прежде, где души готовятся к отправке на Землю, говорит главному герою пианисту Джо Гарднеру, что важен не конкретный смысл жизни, а искра, что-то неуловимое. То есть в «Душе» меняется концепция смысла, потому что сама жизнь как процесс оказывается важнее.

— Как и когда в психологии появилась необходимость вводить понятие смысла жизни?

— Экзистенциальная психология возникла в 30-х годах прошлого века. Опиралась она на идеи экзистенциальной философии, которая стала реакцией на многие события и процессы конца XIX-начала XX века. Первая мировая война показала трагизм человеческой судьбы. Потеря веры в торжество Разума предопределила переход от модерна к постмодерну. Была потеряна опора на традиционные ценности. Ницше — его можно назвать предтечей экзистенциального мировоззрения — провозгласил, что бог умер. Сакральность из мира ушла, связь с чем-то бОльшим, чем мы есть, исчезла, человеку пришлось всматриваться в собственное бытие без защиты, без посредничества.

Экзистенциальная психология взялась осмыслять проблемы, обозначенные экзистенциальной философией, и стала говорить о таких особенностях человеческого существования как смерть и конечность бытия, свобода, ответственность и смысл. Разные авторы исследовали разные аспекты этих проблем.

Одним из первых экзистенциальных психологов можно назвать швейцарского психиатра Людвига Бисвангера. Он пробовал соединять философские идеи Мартина Хайдеггера с практикой лечения психических заболеваний и нарушений. К психологам этого направления относятся Ролло Мэй, Джеймс Бьюдженталь, Ирвин Ялом, Виктор Франкл. Из современных — австрийский психолог Альфрид Лэнгле.

— В «Душе» как будто взорвали «американскую мечту», заменив активный «достигаторский» западный подход к жизни на восточный, созерцательный.

— Мне кажется, всё не так однозначно. Уже упомянутый Виктор Франкл — представитель западной культуры — утверждал, что человек может осуществлять собственный смысл жизни разными путями. Достижения — лишь один из множества путей. Кроме него, есть ещё гедонизм как получение удовольствия от жизни, альтруизм как связь с людьми и служение им. Третий путь — самоактуализация как самопознание и максимальное воплощение внутреннего потенциала.

Восток тоже сложнее, чем может показаться. Там не только про созерцательность. Например, в буддизме есть учение о трёх колесницах, которые переправляют существ через сансару на берег нирваны. Одна из колесниц — колесница бодхисаттв, спасающих всех существ, что, по-моему, аналогично альтруистическому пути смысла у Виктора Франкла. Малая колесница, или просветляющихся для самих себя, архатов, соответствует самопознанию у Франкла. Но это моё субъективное толкование, которое можно счесть ограниченным.

— В «Душе» сомнению подвергается и идея о предназначении человека. Она показана как опасный фантом, гоняясь за которым, есть риск полностью утратить радость бытия.

— Эта идея отражена в пространстве, где бродят заблудшие души. Они погрузились в одну свою страсть и в результате патологической вовлечённости, привязанности потеряли смысл жизни. Как тот брокер, которому было важно продавать, продавать, продавать.

Благодаря этим сценам мы понимаем, что смысл жизни — это не цель жизни. Смысл появляется в некотором напряжении от целей разного уровня. Смысл — это взаимоотношения между частями всей системы мотивации человека. Одна сильная цель может не давать смысла, но приносить в жизнь страстную привязанность, одержимость. В экзистенциальной философии это называется неаутентичным модусом бытия, когда человек впадает в чрезмерную озабоченность повседневностью, в которой он теряет суть, связь со своей душой.

— У меня есть личный термин — «иерархия зачем». Это череда вопросов к себе «зачем ты это делаешь?», последовательные ответы на который приводят в итоге к большому смыслу, большему, чем ты есть — тому, что, как мне кажется, и является подлинным смыслом, ради которого встаёшь по утрам.

— Да, большой смысл даёт смысл и действиям меньшего уровня. Есть такая методика в психологии, которая называется «Методика предельных смыслов». Она построена так же, как и ваша «иерархия зачем». Человеку предлагают последовательно отвечать на вопрос, а зачем тебе это нужно. Я хочу велосипед. Зачем? Чтобы кататься. Зачем? Чтобы быть здоровым. Зачем?... Так, вопрошая до предела, действительно можно прийти к новому смыслу, который имеет велосипед. Либо велосипед потеряет смысл, но зато будет обретён генеральный смысл, определяющий всю жизнь человека.

Эта методика хороша в работе с детско-родительскими отношениями, когда возникают ситуации, в которых ребёнок не моет посуду или не делает уборку в своей комнате. Из-за этих мелких неурядиц отношения в семье могут превратиться в войну. В этом случае важно простроить эту «иерархию зачем», чтобы понять, какой смысл у семейных отношений. Тогда может быть найден путь к решению проблемы, связанной с немытой посудой.

— Устройство Вечного Прежде в «Душе» показана как сатира на мотивационные семинары. Они действительно заслужили такого сарказма? Они и вправду отрывают нас от больших смыслов, заставляя концентрироваться на достижениях ради достижений?

— У меня нет однозначного отношения к мотивационным семинарам. Допускаю, что каким-то людям они помогают. Там создаётся некое поддерживающее сообщество других людей, можно найти новые идеи, получить заряд энтузиазма.

Если говорить о себе, то я не стал бы участвовать ни в чём подобном. Потому что на этих семинарах, как мне кажется, часто приходится ломать своё внутреннее сопротивление. Если не относиться с уважением к собственным страхам и сопротивлению, то это может привести к биполярному расстройству. На волне энтузиазма после тренинга мы можем впасть в маниакальное состояние, нам может казаться, что мы можем свернуть горы. После этого неизбежно начинается спад энергии, и цели, которые мы себе поставили, могут в этой фазе вызывать совершенно другие эмоции, казаться непосильными задачами. На этих эмоциональных «качелях» легко пропустить, не заметить свои подлинные чувства и стремления.

— Дело не только в мотивационных семинарах. Примат успеха, мне кажется, пропитывает всю массовую культуру. Гламур — культура жёстких стандартов успеха, а также культура зависти к нему. Реклама вещает: если ты ещё не ездишь на такой-то машине, не носишь такой-то костюм, не используешь такой-то парфюм, то ты не достойный внимания лузер. Такой же, как Джо Гарднер, который к своим 30 с лишним годам — всего лишь жалкий учитель музыки, подрабатывающий на джемах в джаз-клубах.

— Гламур предлагает нам однобокий взгляд на успех. Карл Густав Юнг утверждал, что, если мы усиливаем одно, а другое — отвергаем, игнорируем, то в бессознательном отвергнутая часть будет усиливаться и нарастать, и рано или поздно она нам выдаст невроз, депрессию или психосоматическое заболевание. Машина и хороший костюм тоже важны, но важно также не терять ощущение многогранности жизни и сложности собственной души.

— Чем тогда измеряется успех?

— Если говорить об успехе как о внутреннем переживании, то это состояние удовлетворения и удовольствия от проживаемой им жизни. «Душа» отчасти и про то, что внешние общепринятые критерии успеха не являются мерилом подлинного — внутреннего переживания — успеха.

— «Душа», как мы уже говорили, — это анимация про смерть. С какого возраста с детьми следует говорить о ней?

— Некоторые дети задаются вопросами смерти очень рано. Самое раннее — с трёх-четырёх лет. В этом возрасте дети уже понимают, что я — это отдельное «я» по отношению ко всему остальному миру и что это «я» когда-нибудь умрёт. Кстати, Ирвин Ялом, которого мы уже упоминали, в книге «Экзистенциальная психотерапия» очень подробно исследует тему смерти, в том числе, когда у детей появляется озабоченность этим вопросом.

Наша задача как взрослых самим не пугаться этой темы. Если мы сами в этой теме очень уязвимы, то нам сложно будет говорить об этом с ребёнком. Если мы в этой теме устойчивы, то мы сможем найти подходящие слова, которыми можно с ребёнком на эту тему поговорить.

— Помните, когда вы сами впервые задумались о смерти?

— Я сам уже не помню, но мне рассказывали родители, что в возрасте трёх лет меня проблема конечности озадачила. Я подбежал к маме в слезах и сказал ей, что не хочу умирать. Должен сказать, что для меня эта тема вовсе не была тогда исчерпана. По окончании вуза я писал диплом об отношении людей к смерти. Один из выводов этой работы состоял в том, что мы все проходим в жизни через множество психологических смертей, когда наше прежнее «я» умирает и рождается новое «я». Эти ситуации называют кризисами.

В «Душе», как мне кажется, главные герои проходят именно через такие кризисы: их прежние «я» умирают, чтобы преобразиться, найти новый смысл, освободить место новым «я». Чем больше мы проходим в жизни таких преображений, перерождений, тем проще мы относимся к собственной смерти. Потому что кризис — это процесс, который очень похож на умирание. Если человек не блокируется в этом процессе, а, наоборот, проходит через него, то тогда он и к собственной конечности будет относиться более спокойно.

— К вам как к психотерапевту приходят с проблемой утраты смысла жизни?

— Чаще приходят с более частными темами, которые, впрочем, могут оказаться чем-то в роде «входного билета» в пространство больших смыслов. Тревога, кризис в отношениях, проблемы на работе — всё может стать таким «входным билетом». Наша особенность как людей в том, что мы постоянно находимся в процессе развития, становления. Невротические состояния — это блокировка на пути развития. Найти новый смысл значит пройти кризис и восстановить способность к развитию.

— У вас не вызвало сопротивления, что в Вечном Прежде формируют параметры душ, которые после рождения определяют характер людей?

— Если смотреть на жизнь с точки зрения экзистенциальной парадигмы, то идея выбора есть всегда. Точнее так: мы — это то, что мы делаем с тем, что сделали с нами. Сейчас поясню.

Сартр сформулировал экзистенциальную формулу взгляда на жизнь о том, что существование предшествует сущности. То есть нет никакой изначально заданной сущности, которую человек в себе несёт, и что каждый из нас сам в процессе жизненных выборов создаёт эту сущность. Иначе говоря, наша душа формируется не до рождения, а в моменты нашего собственного бытия.

При этом есть идея заброшенности. Она про то, что мы попадаем в конкретное тело, к определённым родителям, в какие-то исторические обстоятельства. Всё это делает нас обусловленными. Но, утверждает Сартр, мы есть то, что мы делаем с тем, что сделали с нами. Да, мы продукт влияния окружающей среды. Но, получив «базовые настройки», мы не становимся автоматически кем-то готовым, мы — результат собственного выбора.

— То есть Сартр — про тотальную свободу. А помните, как у Августина: да, Бог даёт человеку свободу воли, но он знает, что ты выберешь?

— Это про то, что никакой свободы воли нет. Некоторые современные биологи и психологи тоже не верят в свободу и показывают это на примере разных экспериментов.

— Я тоже не верю. Мне кажется, что мы все живём в очень сложной системе обусловленности и просто не осознаём масштаба нашей несвободы. То, что нам кажется свободой, — это на самом деле пока не осознанная несвобода.

— Может быть и так. Как бы там ни было, сама концепция свободы воли — важна для человека, потому что она помогает преодолевать жизненные трудности.