Юлия Баталина

редактор отдела культуры ИД «Компаньон»

---

Ликвидация «Кармен»

Как опера Жоржа Бизе в Перми стала драматическим спектаклем Константина Богомолова

5 апреля 2021 г.

Поделиться

Твитнуть

Цыганские страсти, любовь и кровь, красное на чёрном… Для французов эпохи Проспера Мериме и Жоржа Бизе мультикультурная Испания была экзотической страной, на колорит которой так удачно ложился сюжет о роковой любви солдата и цыганки. Для современной России столь же экзотичной и пряной выглядит мультикультурная среда Одессы начала ХХ века, недаром её так любят кинематографисты. Вспомним хотя бы замечательный сериал «Ликвидация»: одесский говорок, колоритные персонажи, обречённая любовь, убийства, предательства, прекрасная эстрада, пусть и не всегда исторически достоверная (песня Утёсова про «мой солнечный город» — более поздняя)… Весь этот перечень можно отнести к спектаклю Константина Богомолова по мотивам оперы Бизе «Кармен» (18+) в Пермском театре оперы и балета.

Именно «спектакль по мотивам»: это, на самом деле, никакая не опера. Это даже не мюзикл — это драматический спектакль с оперными фрагментами. В наше время постановщики любят перекраивать классические пьесы и оперные партитуры (в основном секвестировать, нынче ведь зритель три часа в театре не способен высидеть), и каждый раз этот волюнтаризм в отношении классики находит исторические оправдания: кто-то где-то обнаруживает черновики композитора или неопубликованные письма, которые как-то позволяют вносить в музыку и текст желаемые изменения. Вот так и здесь: оказывается, первоначальная версия оперы предполагала прозаические диалоги между музыкальными эпизодами, и лишь после смерти Бизе появились речитативы, которые их заменили. Этот исторический факт пресс-служба Пермского театра оперы и балета использовала как оправдание того, что Константин Богомолов в оперной постановке обильно вставляет в действие драматические фрагменты, а также субтитры, пантомиму, балет, перформанс, народное и эстрадное пение, ну, и так далее — вплоть до стриптиза.

Это такое постмодернистское шоу, где эстетика разных театральных жанров сочетается с приёмами немого кино (субтитры — чуть ли не главное выразительное средство постановки). Средой, в которую перенесено действие, стала как раз Одесса пред- и постреволюционных времён. Сюжет пермской «Кармен» с «Ликвидацией» многое роднит, вплоть до совпадения некоторых имён: фамилия главного героя сериала — Гоцман, а в «Кармен» действие происходит в окрестностях табачной фабрики Гозмана. Есть и другие кино- и телевизионные параллели: Кармен оказывается той самой Сонькой Золотой Ручкой, про которую тоже снят сериал (кажется, даже не один). Сонька сбежала из тюрьмы, соблазнив охранника с примечательной фамилией Хазов — ну чем не Кармен и Хозе?

В оперной стихии Богомолову явно неуютно. Вот, например, увертюры и интерлюдии — просто музыка, когда зрители должны сидеть и слушать, а на сцене ничего не происходит. Непорядок! В театре всё время должно что-то происходить. Поэтому во время знаменитой увертюры на сцене балет, а во время интерлюдии перед четвёртым актом — длинный текст на тёмном экране.

Что-то в этом есть. Когда с первыми музыкальными тактами зритель встречается с интересной хореографией, это подкупает; а хореография интересная: на сцене евреи танцуют фрейлехс, но танцуют по-балетному изысканно. Алексей Расторгуев из «Балета Евгения Панфилова» сделал этот эпизод в меру этническим, в меру характерным и очень небанальным.

Выясняется, однако, что евреи в спектакле — вовсе не из кино, а из анекдотов. Это просто сборник националистических клише: смешные шляпы и пейсы, картавость, головы, втянутые в плечи, полусогнутые в коленях ноги. Шуточки в их адрес то и дело соскальзывают в сторону антисемитизма: вот Микаэла (русская девушка из деревни) выходит на одесскую площадь, вокруг неё начинают толпиться озабоченные еврейские мужчины, а субтитр повествует, что девушка «пугается кишащих на площади крыс». Или вот: надпись над воротами табачной фабрики — «Arbeit Macht Frei», сами знаете, откуда она пришла.

Справедливости ради надо сказать, что это не буквально антисемитизм. Точно так же Богомолов проходится и по набожным православным, и по украинцам, и по сексуальным меньшинствам, и по феминизму — словом, по всем тем, кого обижать ни в коем случае нельзя по правилам «новой этики». Русские, евреи, украинцы, геи и натуралы, феминистки и прочие борцы за чьи-то права — все они смешные человечишки, которых невозможно воспринимать всерьёз. Режиссёр Богомолов словно парит над всеми ними, взирая на этот человейник с высоты своей холодной иронии.

Это очень цинично, очень высокомерно и очень остроумно. Богомолов жонглирует зрительскими эмоциями, то бросая косточку в виде смешного эпизода или каламбура в субтитрах, то окатывая кипятком из оскорбительных фраз или шокирующих подробностей. Тут сложно выбирать сторону, сложно понимать, что такое хорошо и что такое плохо, потому что любой выбор по определению проигрышный: ты окажешься в позе либо оскорблённого, либо хама, а ни того, ни другого не хочется.

Режиссёрская фантазия Богомолова сама по себе прекрасна. Замечательна история с тореадором: он в этой «фильмЕ» (с ударением на последнем слоге, как говорят герои спектакля) играет роль немецкого актёра Эскамильо Херцога, звезды немого кино, который, в свою очередь, играет роль тореадора. Подкатывая к еврейке Кармен и получая холодный отказ, он напивается и именно тогда-то и поёт свои куплеты. Пьяный тореадор — ударный эпизод спектакля. Зал валяется от хохота.

Ещё один эпизод, который сражает наповал — это соблазнение «чистого православного русского солдата» Хозе, которому поручают охранять арестованную Кармен, потому что он «не поддаётся на соблазны». Соблазнение происходит в тишине — нет ни музыки, ни устной речи, только субтитры (немое же кино, ну). Никакого натурализма, только текст и растущее напряжение. Зал погружается в полнейшее молчание — единственный раз за весь спектакль, который то и дело провоцирует зрителей на хохот и сдержанные комментарии; а тишина на сцене сменяется сегидильей — она в этой постановке страстнее, чувственнее и вообще «главнее», чем хабанера. Тут-то и появляется окровавленный гигиенический тампон, который заменяет цветок, подаренный Кармен своему возлюбленному, и символизирует акт утраты невинности.

Опять режиссёрская провокация: от того, как ты воспримешь этот эпизод, ты станешь либо ханжой, либо безнадёжным циником. Неприятный выбор.

Впрочем, выбирают лишь те, кто склонен к рефлексии, или те, кому это положено по долгу службы: критики, чиновники, сотрудники театра. Большинство же зрителей моральными оценками не заморачивается, а получает чистое удовольствие, и есть от чего! Богомолов умеет удачно шутить: то обыгрывает созвучие фамилии композитора с французским словом «поцелуй», а так же с названием популярного десерта; то вкладывает в уста сионистов-миссионеров, рассуждающих о Земле Обетованной (в оригинале они контрабандисты), текст песни про «Город золотой», плавно переходящий в «Ааааа, и зелёный попугай!»; ну, а про хор Одесского морского порта имени товарища Кехмана знают уже, наверное, все, в том числе и те, кто на премьере не бывал — фотографии сцены с этим субтитром победно обошли соцсети. Если публика благодарная, то Богомолов предоставляет ей благодатный простор для восторгов, предлагая именно то, чего от него ждут. Хотите маньяка? Вот вам маньяк, да с расчленёнкой. Посмеиваясь над собой и той тематикой, которую ему принято приписывать, Богомолов словно получает индульгенцию от «оскорблённости»: смотрите, самого себя тоже не пожалел, проехался по маньяческой теме.

Музыкальная партитура подверглась ещё большему фейслифтингу, чем либретто. Понятно, что многие моменты стали жертвами секвестра — например, милейший детский хор, что, конечно, жалко; но многое и было добавлено. В оригинале, разумеется, нет ни слёзного романса из репертуара Александра Малинина, ни блатного «шансона», ни русского народного пения; не предполагал композитор и звуковых эффектов вроде стука ножей при приготовлении ужина и уж тем более назойливого, долгого жужжания бензопилы в финале — на этой совсем неканонической ноте завершается спектакль.

Тем более любопытно, как всё это разноголосье и разностилье смонтировал оркестр под управлением Филиппа Чижевского. Это, конечно, виртуозная работа: так, сразу после «На Богатяновской открылася пивная» раздаются куплеты тореадора — мгновенно, без малейшего перехода, будто так и должно быть; зрителей к этому моменту готовит балет — танец с полупародийными элементами фламенко, а оркестр врубается мгновенно и очень эффектно.

На протяжении репетиционного периода Чижевский раздавал комплименты пермским оркестрантам, и они действительно молодцы. Сильнейшая сторона этого театрального продукта, за которую мы благодарны его создателям, — это опора на пермяков, на их творческий потенциал, от актёров до стриптизёров, названных в программке «перформерами». Тот редкий случай, когда на сцене знакомых было больше, чем в зале. В зале-то мелькали в основном московские лица, зато на сцене — и Марина Суханова из «Триголоса», и «Дамский угодник» Андрей Тунеков, и заведующая оперной труппой Медея Ясониди, исполняющая тот самый блатной «шансон». Семь человек из труппы Театра-Театра!

Из оперных солистов наибольшее доверие вызвал Тимофей Павленко: его роль Цуниги оказалась гораздо больше, чем в оригинале. Он вездесущ, даже роды у Кармен принимает; и поёт достойно, и комикует смешно.

В премьерном составе практически все солисты — пермские. Высокооплачиваемые звёзды из Большого и Мариинского театра не засветились: Арсений Яковлев вообще не спел — во всех премьерных спектаклях Хозе пел Борис Рудак, а Павел Янковский в партии Эскамильо выступит, говорят, на последнем показе 7 апреля. Возможно, это будет прекрасно, но тем, кто видел премьеру, вряд ли захочется променять на любого другого исполнителя Энхбата Тувшинжаргала, солиста пермской оперной труппы, который пел Эскамильо мощно, эмоционально и мелодично, а играл смешно и органично, словно всегда работал на драматической сцене.

Ну, и раз уж речь зашла о главных ролях… То, что Наталия Ляскова — настоящая Кармен, пермяки знали давно. Она прекрасна и полна внутреннего драйва. Её стержень не переломишь! То, что она — блондинка, может удивить лишь самых заматеревших сторонников сценического стандарта, да и то лишь в первые минуты. Её голос — чистый мёд, густой и сладкий, с глубоким, низким грудным тембром. Он эффектно контрастирует с сопрано Надежды Павловой — Микаэлы, чистым и звонким. К сожалению, «превью» к роли Кармен было в вокальном смысле интереснее, чем сама роль: на концерте в честь открытия сезона Ляскова пела хабанеру лучше, чем на премьере.

Кажется, что Борис Рудак в роли Хозе прошёл через большой отсеивающий кастинг. Он абсолютно на месте в роли жалкого мужичка, который пытается быть домашним тираном, но натыкается на железное сопротивление жены, которая как личность по всем параметрам его превосходит. Поёт Рудак, правда, время от времени «на связках», но актёрски всё получилось очень удачно. Можно понять, почему Богомолов предпочёл этого исполнителя приглашённому москвичу.

Снова, как и на премьерах «Любви к трём апельсинам» и «Дон Жуана», вызывает восторги хор. К этому невозможно привыкнуть: казалось бы, знаем уже, что хор отличный, а снова удивляемся.

Несмотря на всю музыкальность спектакля, меломанам не удастся «закрыть глаза и насладиться музыкой Бизе», как советуют в соцсетях некоторые противники радикальной режиссуры. Это не «Кармен» Бизе в постановке Константина Богомолова — это авторский продукт Константина Богомолова, для которого «Кармен» — лишь повод для создания собственного сюжета с собственными героями, наполненного собственным остроумием.

Тут как в анекдоте, где рабочий советского завода во время конверсии признаётся: «Сколько ни собираю детскую коляску, всё равно автомат Калашникова выходит!» Богомолов может ставить «Кармен» или, скажем, «Снегурочку», но выходит у него всё равно автомат… То есть манифест. Это спектакль-манифест о том, что святого ничего нет, всё достойно осмеяния и творец имеет право над этим смеяться. Религия, национальность, трагические страницы истории — всё для него смешно. Про это и «фильмА», а вовсе не про роковые цыганские (еврейские) страсти.

Когда бывший генеральный директор Пермского театра оперы и балета Андрей Борисов приглашал на постановку Константина Богомолова, последний был просто модным режиссёром. За время, которое с того момента прошло, он стал автором скандального манифеста, исполнителем главной роли в сериале «Псих» и, что, наверное, важнее всего, его супруга стала «той самой Собчак, которая сделала интервью с маньяком». Медийность Богомолова повысилась в разы. Театр впервые столкнулся с такой ситуацией, когда приходится охранять режиссёра от папарации (и откуда они только взялись в Перми)? Зато медийный выплеск превысил все ожидания. Пермь снова стала модным местом! Первоапрельская шутка о 28 частных бортах, приземлившихся в Большом Савино, даже не воспринималась как шутка.

В этом смысле затея удалась. Удачно и то, что этот опыт театр может не повторять, а снова выбирать свой путь.

* * *

За последние пару дней мне неоднократно довелось выслушать слова сочувствия по поводу того, что мне приходится «об этом» писать. Сочувствовать здесь не стоит: трудно, когда о спектакле сказать нечего, а когда он рождает столько мыслей, писать легко и приятно. А «Кармен» Бизе вытерпела уже столько разных интерпретаций — удачных и совсем неудачных, что вытерпит и эту. О ней переживать не приходится.