Юлия Баталина

редактор отдела культуры ИД «Компаньон»

---

Грохоты и крики

Театр-Театр примерил для себя будущее «театральное пространство» на Заводе Шпагина

19 ноября 2021 г.

Поделиться

Твитнуть

…Летом 2019 года на горе Крестовой в Губахе в восьмой раз прошёл показ музыкального спектакля под открытым небом. Театр-Театр представлял свой мюзикл Jesus Christ Superstar. Опытные зрители знают: «Закат на Крестовой» — это всегда немного экстрим, и от артистов здесь требуются не только профессиональные, но и исключительные человеческие качества; однако в тот раз природа выдала особое шоу.

«Новый компаньон» тогда писал:

«Природа, похоже, рассудила логично: раз уж показывают страдания, должны пострадать по-настоящему. Да и гора в народе называется Крестовой, что зафиксировано и в названии фестиваля, так что для Марата Мударисова, исполнителя роли Христа, была подготовлена особая уральская Голгофа. Холоднющий ливень разразился как раз тогда, когда Марат Мударисов на авансцене, стоя на коленях, пел «Моление о чаше». Толпы фотографов, невзирая на потоки воды, рванули, чтобы запечатлеть момент, как насквозь промокший артист с особой искренностью поёт свою партию, тем самым доказывая, что в жизни всегда есть место подвигу.

Никогда ещё этот мюзикл не звучал столь уместно».

После спектакля тогда ещё просто артист, а сегодня уже режиссёр Театра-Театра Марк Букин задумчиво и очень весомо произнёс: «Марат — герой».

Можно сказать, что спектакль Марка Букина «Раскольников» (18 +), сыгранный на Заводе Шпагина 8 ноября, весь вышел из этого эпизода.

По собственному признанию режиссёра, он обдумывал постановку о противоречивом герое «Преступления и наказания» на протяжении трёх лет и даже начинал над ней работать, однако только сейчас всё сложилось: Раскольников, «Марат — герой», юбилей Достоевского, грант Российского фонда культуры и пространство Завода Шпагина.

… Сложилось — в голове у режиссёра. Но получилось ли в результате художественное целое?

Проект «Раскольников» — это сплошной вызов и взятие «на слабО»: постановочная команда, работавшая в режиме «творческого штурма-тыка», ставила перед собой задачи в жанре «миссия невыполнима». Художник Дмитрий Разумов «приручал» и адаптировал пространство цеха Д1, длинное, сумрачное, с многочисленными балконами, лестницами и балками, так, чтобы были задействованы все его ярусы и переходы. Композитор Андрей Платонов отважно ринулся на борьбу с безумной акустикой гулкого зала, по его собственным словам, непобедимой: её невозможно нейтрализовать, остаётся использовать. Евгений Козин, художник по свету, создавал немыслимую визуальную партитуру, стараясь сохранить общую сумрачность помещения, но в то же время выделить и подчеркнуть детали.

Что же касается Марка Букина, то ему, прежде чем взяться за постановку, пришлось сочинить драматургическую основу спектакля, переработать могучий текст — амбициозный замысел сам по себе, даже без учёта дальнейшего сценического воплощения.

Наконец, Марату Мударисову нужно было сыграть главную роль — весьма непростого человека.

У всех всё получилось… Но — не вполне.

Текст, ставший основой спектакля, назвать пьесой невозможно: автор «Раскольникова» взял фрагменты из «Преступления и наказания» — преимущественно монологи и диалоги — практически целиком и соединил их механически, «сцементировав» вставками с самопальным панк-роком, безудержным рейвом и задумчивыми проходами по сцене красиво курящего Марата. Сказать, что всё это складывается в единый сюжет, что есть какая-то драматургическая линия, на которую нанизаны эпизоды, было бы большим преувеличением. Наверное, это и есть источник всех проблем: трудно делать спектакль, если не выстроена драматургия.

Каждый из эпизодов и каждый из персонажей решены режиссёром по-своему интересно.

Монолог Семёна Мармеладова — это восхитительный бенефис Анатолия Смолякова. Очень радует, что режиссёр увидел этого выдающегося, но редко появляющегося в центральных ролях актёра, дал ему высказаться и показать себя. Смоляков играет блистательно, тонко миксируя классические театральные приёмы с отважной эксцентрикой. Да и режиссёрски этот эпизод сделан с достойной выдумкой и массой эффектных «фишек»: Мармеладов появляется из деревянного ящика — то ли гроба с оконцем, то ли деревенского нужника, положенного горизонтально; а удаляется подчёркнуто медленно, с тщательно сохраняемым достоинством, под песню про «Прекрасное далёко».

На этом Мармеладов покидает пространство спектакля навсегда, и совершенно непонятна его роль в сюжете.

Неизгладимое впечатление оставляет процентщица Алёна Ивановна — жуткое существо в наброшенном на обвисшее голое тело невнятном халате. Спокойно! «Тело» — накладное, однако маркировка «18+» тут очень кстати: впечатлительный юноша, увидев этакое, может навсегда расхотеть смотреть на женщин. Текста у процентщицы практически нет: она не только внешне уродлива, но ещё и безумна и бесконечно повторяет одну и ту же фразу. Актрисе Марии Полыгаловой вроде и играть-то нечего, но она играет, и весьма талантливо!

Этот перформанс, как уже было сказано, незабываем, но при этом совершенно непонятно, к чему он здесь. Показывая жуткую сущность жертвы Раскольникова, авторы спектакля оправдывают его? Или это просто так сделано, для пущего впечатления?

Здесь, конечно, Марк Букин может сказать, как это нынче принято: «Я художник, я не дают ответов, я ставлю вопросы…» Ну уж нет. Если вы берётесь за проблемы нравственного выбора, то сделайте этот выбор, или хотя бы пусть герой его сделает!

Кажется, что Марк Букин сам не вполне понимает, как нужно относиться к случившемуся в романе Достоевского убийству; режиссёр вообще к теме убийства подходит крайне опасливо: оно не показано и происходит где-то «за кадром», мы слышим лишь пронзительно-гулкие удары по железу, вписывающиеся в общий «индустриальный» звукоряд, созданный Андреем Платоновым.

Вообще, спектакль не об убийстве, не о преступлении и наказании, а о Раскольникове, как и гласит заглавие. По словам Марка Букина, он задумывал историю о том, кем мог бы стать парень вроде Марата Мударисова — талант, харизматик и выходец из городских окраин, если бы пошёл по другой дорожке. Герой спектакля — лидер неформальных группировок, от музыкальных до преступных; это совсем не вяжется с рефлексирующим студентом — персонажем Достоевского, но это другой герой.

К сожалению, Марат Мударисов не совсем понимает, кого ему играть. Самого себя, но плохого? А как? Поэтому Раскольников в спектакле сумрачно бродит по длинному пространству цеха, эффектно закуривает и будоражит толпу рок-вокалом.

Марк Букин утверждает, что старался сделать спектакль «вневременным», не приближенным к современности, но, тем не менее, выводит на сцену боевиков в чёрных шапочках с оружием и толпы беснующихся подростков, так что от актуальности уйти не удалось.

Множество замечаний к техническим деталям. Вроде, мелочи, но такие неприятные! Например, свет в глаза зрителям, когда Раскольников, сидя спиной к залу, колотит по железной бочке (ни слушать, ни смотреть на сцену в этот момент невозможно, приходится затыкать уши и закрывать глаза), и, если звук ещё можно как-то оправдать — индустриальная эстетика, всё такое, — то необходимость усадить героя к зрителям спиной и направить свет ему в лицо, которое всё равно никто не видит, никак не объяснить.

Здесь, конечно, можно ожидать стандартных фраз вроде «Мы выводим зрителя из зоны комфорта», которыми нынче принято оправдывать любые неудобства, причиняемые публике, однако «выведение из зоны комфорта» подразумевает обычно почему-то простейший телесный комфорт; думается, что если уж речь идёт об искусстве, то важнее вывести зрителя из состояния самоуспокоенности, заставить переживать и сопереживать героям. Вот это — настоящее выведение из зоны комфорта средствами искусства, а если зритель ничего не видит, ничего не слышит и испытывает раздражение, но такое «выведение из зоны комфорта» любой гопник может устроить, и более эффективно.

Множество технических накладок связано со звуком. Попытка Андрея Платонова создать индустриальный саунд достойна всяческого уважения, однако требует гораздо более тщательно выстроенного баланса. Звуковое сопровождение и речь персонажей то и дело перекрывают друг друга. Так, письмо матери Раскольникова любимому сыну, которое трогательно читает Евгения Барашкова, зритель не слышит, поскольку в это же время Марат поёт песню «Гражданской обороны» «Кто сдохнет первым». Контрапункт интересный, значимый, но текст-то тоже важный! А не слышно практически ничего.

Подобных «придирок» можно насобирать не менее десятка, а то и пары десятков. Что ж, неудивительно: пространство специфическое, а спектакль был сыгран всего один раз вместо четырёх — из-за локдауна. Что с ним будет дальше, неизвестно: речь шла о том, чтобы адаптировать «Раскольникова» к большой сцене Театра-Театра так, чтобы зрительские места располагались на планшете, как это сделано в «Загадочном ночном убийстве собаки» (12 +), однако Марк Букин против. Он считает, что нигде, кроме Завода Шпагина, это играть невозможно.

Что ж! Если спектакль переделывать, то надо просто делать его заново, с самого начала, с написания пьесы. Профессиональный драматург здесь не помешал бы.

Марк Букин — чрезвычайно умный молодой человек, и отважный. Его прочтения классики — вспомним хотя бы «Чайку» или «Пир во время чумы» — всегда заставляют задуматься о многом. «Раскольников» — не исключение; здесь есть о чём подумать. Однако какие выводы может сделать зритель, если автор сам никаких выводов не сделал?

Спектакль завершается буквально ничем. После трогательной беседы с Соней Мармеладовой (талантливая студентка Алёна Главатских предстаёт здесь несущей свет в самом буквальном смысле) Раскольников просто уходит. И всё.

В истории о нравственном выборе открытый финал — это и не финал вовсе, а отсутствие финала.