«Я должна была родиться в Италии»

— Теодор хотел, чтобы я ушла из Новосибирского театра, но мне всё там нравилось — мне давали большую свободу, да и вообще условия устраивали. Я ждала, что меня пригласят поработать в Перми по контракту, но не дождалась. Спасибо огромное Миграну Агаджаняну, который меня позвал сюда после стольких лет! 

Я давно знакома с Миграном. Услышала его впервые лет десять назад, и меня так впечатлило его пение! Я всегда хотела петь с таким тенором — чувствующим фразу, по-итальянски эмоциональным. Когда мои итальянские друзья услышали, как Мигран поёт в «Адриенне Лекурвер», они сказали: «Это феноменальный тенор, мировой!». Мне хотелось с ним что-нибудь спеть, но не получалось — он был очень занят, мы никак не могли совпасть по времени… И вот теперь он пригласил меня поработать вместе уже как дирижёр. Мы с ним очень совпадаем в отношении к музыке, в её понимании; наверное, поэтому он решил со мной сделать «Норму». То, как он дирижирует, как он чувствует музыку — мне это очень близко, поэтому у нас получается такая «Норма»… В финале я просто рыдаю!

О нём много написано в интернете, в социальных сетях. Он был гениальным ребёнком, вундеркиндом, и вырос в настоящего большого музыканта. Это огромное счастье для певца — работать с дирижёром, который сам певец. У него феноменальный вкус, он разбирается в голосах, всегда подскажет, если надо. Сейчас мало кто ценит «крупные» голоса, умеет работать с ними, а он знает в этом толк.

— Да, я один раз пела Кармен в концертном исполнении… Дело в том, что при разговоре у меня низкий голос, но петь я люблю высоко. Мне удобно держать тесситуру. Наверное, петь меццо-сопрано мне было бы легче, но я не люблю лёгких путей. У меня крепкая середина, прекрасный низ, я могу подряд десять спектаклей спеть на низах. А попробуй с моим голосом «Норму» спеть! Её сейчас поют колоратурные, а «крепкие» сопрано практически никогда. Только в чёрно-белой записи «Нормы» 1967 года с Марио дель Монако в роли Поллиона — вот там роскошное сопрано — Элинор Росс. По-моему, у неё голос ещё крупнее, чем мой! И такая же роскошная Адальджиза — Джованна Вильи. Такое богатство голосов! Сейчас таких просто нет!

— Да! В театре Палермо! Не так много, как хотелось бы, но да.

— Когда я впервые оказалась в Италии, я пожалела, что столько времени провела в Петербурге: это был не мой климат, я всё время болела… В Италии я сразу поняла: вот где я должна была родиться и учиться! Я не знаю людей, которые не любили бы Италию. Мечтаю там когда-нибудь поселиться на берегу моря. Без Италии для певца жизни нет — без итальянской музыки, еды, вкуса, всего! Люди, которые тебя не знают, останавливаются на улице: «Красотка! Мне нравится твой наряд!» Больше я такого нигде не встречала. В стране, где я постоянно живу — в Чехии, люди очень закрытые и обособленные, замкнуто держатся. Мне с этим тяжело.

— Везде, куда позовут. У меня уже весь следующий год расписан, весь в перелётах, и даже на 2024 год уже есть планы.

— Ну, если предложат!

— Мне тоже! Может быть, хотят посмотреть, как пройдёт премьера?

— Прекрасно! У него отличный голос, и публика его любит. Он — один из моих самых близких друзей и любимых сценических партнёров. Я очень люблю его голос и была на всех спектаклях с его участием в Перми. Мои родители тоже его обожают, отец говорит: «Это певец высшей пробы!» Я была бы рада вместе с Василием представлять этот театр. Здесь такая прекрасная, знающая, подкованная театральная публика. Они такие жадные до музыки…

— Это самая сложная из всех опер, что я пела за свою сценическую жизнь…

— Режиссёры именно поэтому не любят эту оперу. Там очень сложно развернуться! Но тут, мне кажется, Максим Петров эту жизнь привнёс — новую и необычную. Сложно, конечно, «Норму» поставить молодому режиссёру…

— Да, хореографу! У нас появился язык жестов, язык тела! И он очень правдоподобен. Я вот, например, и в жизни очень много «говорю» руками, телом, жестикулировать люблю, когда пою — дирижирую. Всё время стараюсь себя одёргивать: «Руки! Руки!» А они двигаются сами по себе. Так что мне это близко. Плюс к тому — наши роскошные сценические костюмы. Мне очень хочется, чтобы зрителю полюбилась наша опера.

Здесь собрались настоящие «крупные» голоса — это уже интересно. В Европе, как я уже говорила, «Норму» поют колоратурные голоса, высокие, а когда опера длинная, всё время высокие голоса… От этого устаёшь, хочется услышать «бархат». Уже выбор голосов здесь интересен — Мигран пошёл на риск, пригласив нас на эту работу. Это будет для меня постоянная борьба с самой собой: здесь нельзя, как в операх Верди или Пуччини, давать лишнюю громкость, лишнюю страсть; это ведь бельканто, всё должно быть соразмерно. Придётся укрощать и мой темперамент, и голос.

Я мало пою белькантовую музыку, к сожалению. Мне бы хотелось петь больше ранней музыки, например, Моцарта. У вас в Перми прекрасная постановка Cosi fan Tutte, а Фьордилиджи — это моя любимая партия, моя мечта!

— Конечно нет, не потеря! Меня очень многие узнали. Эту передачу смотрели поклонники оперы и в Италии, и в Чехии, и в Германии… Я даже об этом не знала, но мне начали писать отовсюду! Канал «Культура» смотрят все. У меня началось огромное количество концертов, я посетила такие города в России — я бы никогда в жизни туда не попала, если бы не «Большая опера».

Но и нервозность была огромная, волнение. Внутри этого всего были моменты, с которыми я была не согласна. Нервишки мне потрепали. Я человек эмоциональный и очень не люблю, когда есть какая-то несправедливость. Но всё равно это было прекрасное время. Надо думать о хорошем.

Я прошла очень много конкурсов, и всегда была возмущена, если в жюри сидели педагоги конкурсантов. Ну как это может быть, ну как?! Те, кто побеждали, — умные певцы: они предварительно занимались за деньги с членами жюри! А я-то думала, что в моей профессии всё честно, всё решает талант…

— Иногда бывают прекрасные детские голоса. У меня мурашки по телу, волосы дыбом — как они поют! Но серьёзно заниматься пением надо после 20 лет. Тогда уже понятно становится, куда идёт голос. А ещё нужны очень деликатные педагоги, чтобы не навредили.

Я далеко не сразу открыла свой голос. Сперва долго пела на эстраде, потом меня вели как меццо-сопрано, так как у меня в голосе крепкий низ. А мне это было неудобно, некомфортно, я просилась петь высокие арии… У меня ведь широкий диапазон, я и Царицу ночи могу спеть, и даже пела как-то на прослушивании. Педагоги не знали, что со мной делать — вроде и низкие есть, и высокие… А мой голос меня вёл. Он всегда меня ведёт, мне диктует. Мой голос — это моё тело. И сейчас он мне говорит, что делать: я ведь не все партии соглашаюсь петь, очень часто отказываюсь.

— Да! В 2017 году на фестивале в Валенсии я пела в мировой премьере оперы La Brecha («Брешь») бельгийского композитора Жака Альфонса де Зеегана в постановке Пако Азорина. Он тогда был совсем молодой, а сейчас стал очень модный, в Ковент-Гардене сделал «Тоску» и получил за неё премию… Постановка была скандальная. Композитор де Зееган — очень верующий. Мы потом узнали, что организаторы фестиваля очень просили Азорина не провоцировать скандал, но он же бунтарь, неформал! И он устроил сюрприз: на сцене появились огромные буквы, по-испански: «БОГА НЕТ».

Бедный композитор… До сих пор вспоминаю, как он был ошарашен. Ну, надо же понимать, какого режиссёра приглашаешь: Пако Азорин классическую постановку бы не сделал, по нему видно!

Современная опера никогда не встанет в один ряд с классикой. Всё великое уже написано и спето, поверьте мне. Единственное, что я пела из современной музыки, что сравнится с классикой, — это «Реквием» Эдуарда Артемьева. Вот это великая музыка. А так… Сейчас быстро ставят, и всё это быстро забывается.

Я прихожу домой и включаю чёрно-белое видео с записью классической оперы — и мурашки… Это на века.

— Господь с вами! Я ненавижу готовить и вообще вести хозяйство. Мне нравится жить в отелях. Моя мечта жить в отеле, чтобы у меня там была своя комната с горничной, а внизу — хороший ресторан. Вот это по мне.

— А это моя мама. Она всегда рядом. Стоит мне приехать в Прагу, она тоже приезжает (мои родители живут в Германии), всё приготовит… Мама меня жалеет, думает, что у меня такая тяжёлая работа, будто я кирпичи таскаю. А я готовлю, только когда с дочкой в Праге. Вот тогда у меня кулинарный талант просыпается — ради ребёнка я начинаю и борщи варить, чтобы она ела всё самое вкусное. Только для моей дочери.

— Она никогда не будет широко популярной, всегда останется элитарным искусством. У людей лёгкая музыка уже не только в ушах, но и в венах, все эти фонограммщики… Это всё быстро впитывается, как наркотик; а чтобы оперу понять, надо вырасти, думать, многое осознать.

— Я восхищена пермской оперой — и труппой, и публикой! Я посмотрела здесь «Лючию ди Ламмермур» и «Фауста». Отличные составы! Великолепные певцы! А зрители… Как они одеты! Я сидела в директорской ложе и наблюдала за публикой. Они пришли как будто даже не в храм, а в королевский замок на приём. И как они слушают! Это всегда очень вдохновляет.