Вадим Холоденко: Для меня главное — чтобы слушатели вошли в резонанс с музыкой

На Дягилевском фестивале выступит с сольным концертом молодой, но уже легендарный пианист Вадим Холоденко — Золотой медалист Международного конкурса пианистов имени Вана Клиберна (2013), победитель конкурсов им. Марии Каллас в Афинах (2010) и Франца Шуберта в Дортмунде (2011).

— Вы совсем недавно уже выступали в Перми с Теодором Курентзисом и его оркестром...

— Да, в декабре прошлого года, но это было не в первый раз: я был одним из четырёх пианистов, участвовавших в «Свадебке» Стравинского, а до этого мы со скрипачкой Леной Ревич играли произведения Карманова и Сюмака. В целом я был в Перми раз восемь, но сольный концерт — впервые.

— Судя по программе, вы решили пермскую публику приласкать и порадовать — всё такое знакомое, красивое и понятное — Прокофьев, Шопен, Бетховен, да ещё и «Лунная соната»... Как вы выбирали произведения для этого концерта?

— Каждую программу я выстраиваю из произведений, которые мне просто нравятся в это время. Нету никакой особой истории, никакого сюжета, и связи-то особой не вижу между «Лунной сонатой» и сонатой Прокофьева. Но, тем не менее, я считаю, что именно в такой последовательности каждое из этих произведений будет максимально выпуклым, максимально говорящим для зрителя. А «Лунная соната»... У нас есть клише, что это слишком популярная музыка. Она на самом деле популярна, но причина — в том, что это гениальное сочинение, и нет никаких противопоказаний для того, чтобы её ставить в программы концертов. Бетховен не виноват, что она так часто звучит.

Если перейти к двум другим сонатам, то Шестая Прокофьева — намного менее играемая, чем Седьмая, и менее эпичная, чем Восьмая. Обычно об этих трёх сонатах рассуждают вместе — так называемая «Сонатная триада» Прокофьева. И, тем не менее, Шестая соната — это такое произведение, которое мне кажется менее очевидным, чем многие представляют себе эту музыку. Я слышу в ней особую полифонию, двойное дно. Мне не кажется, что для Прокофьева это произв типично, и поэтому эта соната интересна для меня.

Во втором отделении — Третья соната Шопена, и она тоже исполняется не слишком часто, реже, чем его же Вторая соната. В конце её третьей части звучит музыка, очень «Тристана и Изольду» Вагнера, и я недавно узнал, что соната была завершена тогда, когда Вагнер завершил эскизы «Тристана и Изольды». Эти композиторы не знали друг друга и, естественно, Шопен не мог знать эти эскизы, но каким-то невероятным образом они двигались в одну сторону. В нашем воображении Шопен максимально далёк от Вагнера, он, прежде всего, композитор камерный, мы знаем в первую очередь его миниатюры, они типичны для нашего культурного образа Шопена. А вот соната — она напоминает что-то вагнеровское.

— Значит, в сонате он вышел из своих пределов?

— Соната — это всегда выход за пределы!

— Теодор Курентзис всегда очень тщательно выбирает исполнителей для Дягилевского фестиваля. Можно ли найти общее определение для вас, Алексея Любимова, Михаила Мордвинова и Полины Осетинской — участников фортепианной программы этого года, и тем самым попытаться определить, по каким критериям Курентзис подбирает пианистов, близких ему по духу?

— Мне сложно сказать. Наверное, этим должны заниматься критики. Я лишь могу сказать, что для меня это честь — быть в ряду таких музыкантов. Мне кажется, мы все довольно разные, и это как раз хорошо.

— Вы будете играть на бис?

— Конечно! Но оставим «бисы» пока в секрете.

— Что вы хотели бы сказать пермякам? Каков ваш месседж?

— Месседж у меня всегда один: мне очень хотелось бы, чтобы люди вошли в резонанс с той музыкой, которую я буду играть. Это для меня самое большое удовольствие. Очень буду рад в очередной раз увидеть пермяков в зале.