Затяжной стимпанк, или Длинные истории заводских труб

На первый взгляд, известный промоутер уральской региональной идентичности продолжает углублять тему, заявленную в «Хребте России». Внешне оба тома выглядят как родные братья. Но это братья от разных отцов: «Хребет» выпущен на деньги в основном пермского происхождения, а «Цивилизация» — заказ свердловских властей. И поэтому создателю «уральской матрицы» пришлось перезагрузить прежний набор «геофайлов». Монолитный Уральский хребет теперь фрагментирован на левый, и, разумеется, правый. Со всей многосмысленностью.

Изгнание Матрицы

Термин «Матрица» был так важен для автора «Хребта Урала», что регулярно выделяется в тексте жирным шрифтом. Как и несколько других принципиальных терминов.

Уральская Матрица — это набор «характерных способов существования», местные правила жизни и производственный уклад. Вроде бы само уральское бытие. Но Матрица — нечто внешнее, насильственное, враждебное. Она постоянно «форматирует» человеческую душу (и светлую, и злую), удерживая в рамках полувоенного способа производства. И вновь возникает на следующем историческом этапе.

Коротко говоря, ивановская «Матрица» — это несвобода. И высшая уральская доблесть заключается в том, чтобы принять несвободу, преображаясь через это в Мастера (ещё один выделяемый шрифтом термин). Мастер служения государству — бывший вольный казак Ермак, мастера служения вере — бродячие Стефан Пермский, Симеон Верхотурский, Трифон Вятский, мастера служения делу — самодостаточные Аника Строганов, Бабинов, Ремезов… И так далее по длинному списку.

Герои — это те, кто признаёт Матрицу. Если понимать её в значении структуры, «вертикали», державности и даже всеобщей машины.

В новом «идентибуке» Иванова про Матрицу уже не говорится ничего. Не только потому, что мода на словцо прошла. Оказалось довольно просто подобрать неблагозвучные синонимы: «зона», «шарашка», «закрытый город», наконец… Нехорошо, ведь заказчик — Министерство туризма Свердловской области.

В обеих «иденти-книгах» главным уральским героем назван Ермак. Ведь благодаря ему Урал из полурусской окраины стал срединным хребтом России. «Демиург, создатель Урала». Парадокс в том, что Ермак создавал вовсе не Урал, а русское пространство за ним.

В книге «Уральская цивилизация» Ермак упоминается семь раз — наравне со словами «недра» и «металл». То есть он уже как бы «геофайл», а не герой. Предание старины глубокой, вроде богатыря Полюда.

Новые уральские герои — Татищев, бароны Строгановы (по 12 упоминаний), Демидов (14 упоминаний), собирательный образ «инженера» (17 упоминаний) и, конечно, главное обиталище инженеров — Екатеринбург (20 упоминаний в основном тексте и пять подписей под фото).

Песня о Старом и Песня о Главном

Итак, не Матрица, а Цивилизация. То есть культура. Не варварство. Первородная уральская форма теперь лишь предыстория, вместе со своими доисторическими героями-титанами (Ермак, Стефан, Аника и проч). Загадочные чудские племена, неведомая Биармия, туманное княжество Пермь Великая и исчезнувшие под водой первые строгановские городки — словом, весь эксклюзив «левостороннего Урала» — перемещены в разряд не особо актуальных сведений.

Великий камский северный торговый путь, пушнина и сасанидское серебро взамен — для цивилизации всё это эпоха охотников и собирателей, людей в шкурах. Начало же подлинной истории Урала «цивилизация» велит считать с появления людей в париках и камзолах. С основания державных горных заводов.

И матерый региональный культуролог, как Михалков-старший, пишет новые слова к гимну уральской самобытности. Слова-ноты. Потому что в результате получаются совершенно разные песни. Казачья «Моя буйна голова» превращается в «Ту заводскую проходную».

По частоте употребления ключевых терминов в тексте книги семь нот «Хребта Урала» таковы: мастер, неволя, фарт, ресурс, милость государя, «держава в державе» и «выбор неволи».

Четыре раза неволя (считая царскую милость) и двойное коварство судьбы (фарт, ресурс). За какие грехи тут бедолага-мастер? «Замучен тяжёлой неволей, ты славною смертью почил».

А вот семь главных нот в варианте «Горнозаводская цивилизация»: Екатеринбург, заводской пруд, мастер, власть, самоцветы, рудник, инженер.

Опять — герой-работяга, но уже гармонично встроенный в производственную схему: мудрый начальник, рабочее место, предмет добычи, главный заказчик. «И в забой направился парень молодой». Причём мастеру предшест­вуют символы цивилизации: каменный град и искусственный водоём. Антитезы лесу и большой реке.

Если же сдвинуть октаву, то второй нотный ряд звучит совершенно в унисон с первым: мастер = мастер, власть = неволя, фарт = самоцветы, рудник = ресурс, инженер = «государев посланник», пруд = выбор (прикрепление к месту). И наконец, главное: держава в державе = Екатеринбург.

Фартовый город

Время людей в камзолах тоже перешло в раздел «седой старины». На аван­сцену вышли люди в сюртуках. Те, в свою очередь, были сметены людьми в косоворотках и военных френчах. Потом были люди в генеральских мундирах, в цивильных костюмах и даже в джинсах и гавайских рубашках. Но во всех версиях истории Екатеринбургу неизменно везло. Прямо-таки чертовски.

При выборе места для нового завода на Исети Татищев увидел сначала хороший лес в «ничейной» местности. Но оказалось, что это здесь ещё и лучший перевал через Урал. Будущий завод с ходу превращается в стратегический пункт и узловую точку Сибирского тракта. Счастливая близость к плодородным нивам Шадринска и челябинским гуртам скота, изобилие строительного камня и всевозможных горных богатств…

Открытие в нескольких верстах богатого золотого месторождения было уже перебором, но фарт всё продолжался и продолжался. Горное правление, гранильная фабрика и монетный двор, крупный военный гарнизон и квалифицированные инженеры. Всё это становилось драйверами роста и рычагами влияния в правительственных кабинетах.

Рухнула империя подневольного труда — на смену горным генералам пришли мучные, салотопенные и водочные короли. А затем началась лихорадка железнодорожного строительства, и опять все дороги ведут через Екатеринбург.

В 1905-м красные флаги всколыхнули Пермь и Мотовилиху, а в Екатеринбурге прошёл черносотенный погром. Однако по итогам революций буржуазный космополит Екатеринбург превращается в большевистскую столицу Урала. Грех расстрела императорской семьи через десятилетия обернётся прибыльным туристическим ресурсом.

Все 1920—1930-е новопровозглашённая «столица Урала» широко расстраивается, вокруг хватает удобного места. В военную эвакуацию сюда прибудет больше всех предприятий и учреждений, заработает троллейбус, будет построен новый аэропорт. После войны — всемерное закреп­ление позиций «опорного края державы». Требуется спрятать в глуби страны атомные заводы? Так вот же — Свердловский промышленный узел и, кстати, большие озёра для охлаждения реакторов. А затем мощные тресты Атомстроя переключаются на градостроительство и автодороги.

Обнаружена большая тюменская нефть. Кто возглавит логистику мегастройки? Свердловская железная дорога, Уральское управление гражданской авиации? Разумеется, идут инвестиции. Направляются управленцы. Растут амбиции.

Метро? Хм. Почему бы нет. Президент России? Ну-у, чёрт…

«В христианстве таинство крещения связано со стихией воды. А на Урале сакрализация связана со стихией земли». Это Алексей Иванов в своей «Горнозаводской цивилизации». «Здесь сквозь свинцовое стекло реактора можно заглянуть в глаза сатане», — это он же, но уже в «Хребте России».

Фарт — штука инфернальная. И в подземелье вершатся отнюдь не древние языческие таинства, как лукавит Иванов.

Подземелье и солнечный свет

Как человек с развитым интеллектом и как человек пермский, Алексей Иванов написал отнюдь не заказуху для Свердловского минкульта. Это не глянцевый ребрендинг пообветшавшей идеологии Екатеринбургского уралоцентризма.

В том-то и штука, что доказательства существования «горнозаводской цивилизации» существуют в массе материальных свидетельств (старых заводов, механизмов и т. п.), которые сохранялись многими поколениями и усердно реставрируются сегодня.

А где неоспоримые артефакты самобытной «пермской цивилизации»? Что показать туристам в подтверждение существования великой лесозаготовительной империи? Или первейших в Европейской России угольных копей? Или загадочной Перми Великой?

Но Иванов всё-таки находит признаки «пермской цивилизации», её строгановский вариант. Это левый, то есть социально ответственный тип бизнеса. Добрый барин, душеполезные дела, домовитость. А ещё Прикамье купеческое, а купец не деньгу зашибает, а составляет капитал. В том числе нематериальный. То есть широко жертвует на местные нужды.

В отличие от зауральских, пермские люди неторопливы, основательны и, что существенно, никаким фартом не соблазняются. Ведь фарт инфернален.

Что такое Урал — как не бездонные подземные кладовые! И обряд «подземного обретения» становится источником реального фарта для расхристанных зауральских рудокопов.

Но пермские кладовые — осадочные породы. Они ценны не сами по себе, а лишь огромным количеством содержимого. И пермяки готовы добывать миллионы кубов и перегрузить миллионы пудов на своих плечах. Трудиться, вырабатывая норму. А после, извините, — огород, покос, рыбалка, самоварчик на веранде. Благодать.

Соль поднималась наверх сама. Нефть тоже. Когда же пермякам приходилось рыть шахты, «хеппиэнда» не случалось. Кизеловские угольные пласты ныне заброшены, как и плотно обжитая поверхность над ними. «Дрожь земли» в Березниках — ещё одно жёсткое предупреждение «оттуда». И подземных ракетных шахт в Прикамье тоже давно нет.

Соль, брёвна, уголь, нефть, известь, бумага… Бесчисленные потоки аморфной пермской продукции. И многотысячные партии самых сложных комплектующих. При этом пермскому мастеру безразлично, что конечный продукт из его деталей прославляет совсем другие регионы. Назвать изделие «Кама» — вершина пермского брендинга. Зато у ракет с пермскими агрегатами самые высокие показатели надёжности, и этого вполне достаточно для местной самооценки.

Для пермяков важен не фарт (неправедный и легковесный), а благодать — отмеченность свыше. Разумеется, заслуженная, заработанная многими трудами и смирением. То есть — вознаграждение духовное.

Силы высшего порядка

Диаметрально противоположные ментальные источники главных ценностей Прикамья и Зауралья, Екатеринбурга и Перми подтверждаются массой фактов и объективных данных.

Например, возьмём список почётных граждан двух городов. Это вполне репрезентативная выборка элиты обеих уральских цивилизаций. Ведь, по классической теории, нет элиты — нет никакой цивилизации. В пермском списке почти треть «демиургов» связана с авиацией, космосом и авиапромышленностью.

Начало пантеону почётных граждан Перми было положено в 1965 году с космонавтами Леоновым и Беляевым, буквально спустившимися с небес на Пермскую землю. На следующий год почин подхватили в Свердловске. Званием почётного гражданина наградили старую революционерку-подпольщицу Бычкову.

Главный фарт Свердловска — «подземка». Клад века — останки царской семьи. Самый важный объект — подземный центр управления в горе Косьва. Духовность здесь — в мощах Симеона Верхотурского. Сравните с Белой Горой, где главное — идея миссионерства.

Как называется самое роскошное пермское надгробие? Мемориал Вышка. Каков главный пермский памятник? Тот, кто указывает мечом вверх. Три телевышки — главный пермский скайлайн. Местный ландшафт — холмы, то есть систематические возвышения.

Пермский менталитет не приземлён, а возвышен. Здешний фарт — это озарение.

Два самых главных уральских инженера — А. С. Попов и Н. Г. Славянов — пермские. И невидимые радиоволны, и электричество очень близки к здешнему нематериальному мировосприятию, созвучны солнцу и волнам речным. Стоит ли удивляться быстрому усвоению в Перми интернет-технологий и телекоммуникаций вообще.

Пермский вариант культуры — это коммуникация, послание, книга, инструкция. Святое писание на хребте. У медведя — общепризнанного символа России.

Горнозаводский промышленный уклад уже столетие назад считался анахронизмом и технологическим динозавром. Это слишком затянувшийся стимпанк. Ему трудно маневрировать на поле постиндустриализма. Его серьёзно беспокоят неуклюжие пока пермские культурные инициативы и претензии на столичность.

Блистательный Екатеринбург с рождения устроен как фабрика, а его управленцы — инженеры, и только. Привлечение Алексея Иванова есть доказательство отсутствия в Зауралье собственных интеллектуальных сил, способных на идеи-озарения.

Иванов рождён всей пермской многоукладностью и неоднозначностью. И здесь, в Прикамье, всегда будут обитать неординарные мыслители. А значит, есть всё нужное для новой пермской элиты. И для перехода в общество «пятого технологического порядка».

* * *

Екатеринбург — это стихии земли и огня. Пермь — стихии воды и ветра. И пусть кажется, что зауральский фарт вечен. Ветер сдует землю. Вода затушит огонь. Руда заново не вырастает. А деревья — вырастут. И неспроста пермские боги — деревянные.

Два храма — два стиля