«Он не ваш, он «всехний»
В Перми прошла презентация книги о Василии Каменском
Многие любители научпопа завершили прошлую неделю на мероприятиях всероссийской научно-практической конференции «Гипермаркет смыслов: историческое знание в публичном пространстве», частью которой стала презентация книги с длинным названием «Василий Каменский. Поэт. Авиатор. Циркач. Гений футуризма: Неопубликованные тексты. Факсимиле. Комментарии и исследования». Её представил составитель и научный редактор книги, историк искусства и филолог Андрей Россомахин в Музее современного искусства PERMM.
Филологические радости
Чтобы раскрыть полное содержание этой книги, понадобится как минимум ещё одна книга: там собраны и не изданные ранее произведения «матери русского футуризма» Василия Каменского, и больше 40 его портретов (невероятная удача: у Владимира Маяковского при жизни был всего один живописный), и обложки его книг, и факсимильное издание его однодневной газеты и «Моего журнала», и, конечно, фотографии. Всё это кажется нагромождением филологических радостей даже при перечислении! Сама книга чётко структурирована: в ней пять разделов, не считая вкладок.
Составитель Андрей Россомахин обошёлся без громоздких предисловий, и это верный ход, ведь что может дать возможность открыть или переоткрыть для себя Каменского лучше, чем его тексты? Первый раздел начинается с рукописей «Аэропророчество» и «Вот как надо жить в...», там же есть воспоминания «Двадцать три», или «нумерологическая биография Каменского», как её называет сам Россомахин. Уже здесь Каменский предстаёт читателям во всех своих ипостасях: и как «Пифагор современности» (по его собственному, конечно, выражению), и как поэт-авиатор, посланник небес («Недаром с детских лет я чуял свою обязанность пред жизнью впереди подняться на высоту изумительных достижений духа и воли и поднять за собой всех — кто ниже, кто отстал или устал. К небесам человечества»), и как провидец, и даже как циркач.
Как раз с эссе «За что мы любим цирк?», по признанию Россомахина, было довольно трудно работать: «В рукописи был ряд имён циркачей, которые невозможно было разобрать. Но нельзя же оставлять это так — пришлось поднять ряд цирковой периодики тех лет, которая позволила установить этих героев и даже визуализировать их».
Погружение в контекст
Такое отношение к деталям пронизывает всю книгу, вплоть до бирюзового цвета обложки (в серии издательства Европейского университета в Санкт-Петербурге Avant-Garde для каждой книги выбран любимый цвет писателя, о котором она рассказывает); авторы стремились не только проанализировать творчество Каменского, но и дать читателю возможность погрузиться в эпоху — «цирковую» эпоху. Автор книги настаивает на том, что в 1918—1924 годах в России цирк действительно был важнейшим из искусств.
Дотошность авторов сказалась и в подборе факсимиле «Моего журнала» Василия Каменского и «Однодневной газеты», выпущенной перед его выступлением в Сухуми. За последним экземпляром Россомахин гонялся два года, искал в крупнейших библиотеках Москвы, Санкт-Петербурга и Тбилиси. В итоге газета нашлась почти на финише в одной из частных коллекций.
Факсимиле выполняют важную функцию — прививают вкус к прелестям бумажных изданий. «Мой журнал» непременно захочется держать в руках, в книге хочется рассматривать бесконечные рисунки из журналов, страницы «железобетонных поэм», манифесты и обложки книг, подчёркивать все эти «наливные звёзды» Каменского (широкие поля располагают к пометкам) и, естественно, тезисы исследований 12 авторов, которые составляют второй раздел.
Самореклама, пластика железобетона и Пикассо
Во втором разделе многие статьи тематически пересекаются. Каменскому-авиатору посвящены две из них, где показано, насколько важно для футуристов было иметь в своих рядах поэта, который на деле воплощает принципы жизни будетлянина. В остроумной статье Светланы Казаковой «Каменский как (само)рекламист» рассказано о таких разных попытках поэта устроить себе пиар, как выступления в цирке верхом на лошади, издание собственных газет (почти всегда под номером один, второго не следовало), а также об отношениях Каменского с критиками (хорошие, естественно, — с теми, кто его хвалил).
Ещё четыре статьи так или иначе раскрывают художественные особенности «железобетонных поэм». В статье Юрия Орлицкого «Каменский как первооткрыватель новых форм русской поэзии» они рассматриваются как попытка создания «принципиально нелинейного текста», что отличает их от фигурных стихов. Поэму «Константинополь» в следующей статье Михаил Карасик называет картой города, говорит об эффекте аэроживописи и настолько скрупулёзно разбирает материал издания этих поэм, что можно даже узнать адрес типографии, где их напечатали.
О культурном контексте эпохи подробнее рассказывает Евгений Осташевский в статье «ПИКАССОМНОЙ: «Слова на свободе» Маринетти, каламбуры Пикассо и язык «железобетонных поэм» Каменского»; а в следующей статье Ирина Сироткина возвращает названию поэм утраченное значение: «В то время железобетон считался материалом прежде всего пластичным: заливка цемента в деревянную опалубку позволяла получать самые причудливые, скульптурные формы».
Следы «пермской школы»
Многие исследователи в статьях полемизируют с пермским учёным Владимиром Абашевым, который, по выражению Юрия Орлицкого, полагает, что поэтическая составляющая произведений Каменского находится на периферии его собственного творчества. Это не единственное присутствие «пермской школы» в книге. Филолог, преподаватель кафедры журналистики и массовых коммуникаций ПГНИУ Зоя Антипина написала для книги статью о попытках писателя «правильно» реагировать на события советского времени — «Советский Каменский: авторская стратегия в 1920—1930-е годы». И это неудивительно — в Перми Каменского знают, считают «своим».
Об этом говорит вопрос одной из бывших сотрудниц Дома-музея Каменского в селе Троица, заданный на презентации. Предыстория вопроса такова: в начале 2000-х она как-то пригласила в музей одну учительницу литературы из престижной пермской школы, но получила ответ: «Каменский не тот поэт, на которого нужно тратить время».
— А что вас, петербуржца, привлекло в нашем Каменском? — спросила она.
— Во-первых, Каменский не ваш, а «всехний» — воспользуюсь словом Маяковского, — ответил Андрей Россомахин, и зрители зааплодировали.
Терапевтический эффект произведений Каменского
По словам Россомахина, жизнь Василия Каменского была тотальным карнавалом, всё время находилась на краю искусства. «Это потрясает и через 100 лет. Ничего подобного здесь и сейчас практически нет. Достижения 100-летней давности не перекрыты. Иногда мы, люди будущего, дотягиваемся до них, но редко или почти никогда не превосходим», — говорит составитель книги. Вопрос, стоило ли тогда «лезть в грядущее», так и повис в воздухе.
«Каменский не гений, ну и что? — продолжил Андрей Россомахин. — Он и Игорь Северянин — как две божьи птички, которые щебечут, и хочется жить. Болит у вас нога — возьмите и почитайте Каменского. Есть вероятность, что нога пройдёт. Это терапия».
Эту книгу можно держать дома не только с терапевтическими целями. Она может стать настольной для многих пермяков. Все задатки для этого есть: статья «Каменский как (само)рекламист» наполнена искрящимся юмором; используя подсказки Михаила Карасика, можно считать «железобетонные поэмы» гимнастикой для ума, а рассуждения самого Каменского о пользе созерцания неба могут вернуть к жизни кого угодно, даже если болит нога, сердце, печень... Или даже душа.
Приобрести книгу можно в магазине «Пиотровский» (если осталась) или заказать на сайте издательства Европейского университета.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.