«Для меня самый действенный способ — превратить боль в энергию»

С 13 марта по 2 апреля в Перми состоится благотворительный фестиваль «Женское лицо» (6+). Центральным событием станет выставка о семи женщинах и красоте их добрых дел. Их имена неразрывно связаны с идеями взаимопомощи и участия: женщины помогают детям, пожилым, людям в кризисных ситуациях, бездомным животным, птицам. «Новый компаньон» публикует интервью с тремя из семи героинь: Светланой Алексеевой, Анной Фадеевой, Галей Море.

— Связать свою жизнь с кошками — в этом решении больше инфантильности или ответственности?

— Я знаю очень много успешных, прекрасных, состоявшихся женщин, которые абсолютно осознанно приняли решение помогать животным. Например, у меня есть знакомая благотворительница из Екатеринбурга, у которой несколько квартир. Одну из них она переоборудовала для кошек и полностью обеспечила всем необходимым двадцать или тридцать живых существ. Это был ее осознанный шаг и, наверное, там было мало инфантильности.

Если ты делаешь это из инфантильной позиции, ты не продержишься долго. Будет очень серьезный разрыв шаблона. Человек, который витает в облаках, не сможет в этой сфере. Сложно говорить о каком-то сознательном выборе, когда тебе 17 лет и ты решаешь стать ветеринаром. Но я думаю, если я продолжаю заниматься приютом, видя весь этот кошмар, значит, здесь нет инфантильности вообще.

— С чего начался ваш персональный путь заботы о животных?

— Обычно я рассказываю историю про девочку, которой было 14 лет, она шла в переходе и нашла перемотанную скотчем коробку с котятами. Один из них оказался мертвым, двоих удалось спасти. Мы с мамой выкармливали их, одну из кошек пристроили, а вторая — Ириса — до сих пор живет со мной. Безусловно это был определяющий момент моей жизни. Но в то же время я думаю, как много девочек в жизни находили котят, выкармливали их, но не открывали приюты? Это правдивая история, но, наверное, есть что-то более глубокое. Мое самое глубинное желание — быть нужной. И не просто нужной кому бы то ни было, а нужной тем, кому вообще не помогут. Такова моя сущность.

Когда я закочнила Пермскую сельскохозяйственную академию на ветеринара, я начала наблюдать за тем, что вообще происходит в мире. На тот момент в Перми было очень много приютов для собак и ни одного для кошек. Работал только приют «Кошкин дом», который раздавал животных в переходах. Я подумала: есть проблема, я могу ее решать.

Мне важно начать. Я вижу, что люди, видя наш пример, вдохновляются, тоже начинают что-то делать. У нас появилось два приюта, очень много волонтерских организаций, которые бегут на помощь в первых рядах. Для меня важно дать этот импульс. Хочется быть немного первооткрывателем и быть нужной именно тем, на кого не обращают внимания.

— Вы работаете с темой защиты животных в разных форматах: помимо «Матроскина» открыли социальную ветклинику, котокафе, проводите «Котофест», записываете подкаст. Это тенденция современной благотворительности развиваться в event-форматах или личная потребность проявляться творчески?

— Мне кажется, это личное. Если бы не все эти проекты, я бы не смогла заниматься спасением кошек. Я такой стартапер: мне очень хочется дать импульс, найти людей, которые в дальнейшем будут воплощать идею в жизнь. Конечно, я буду это поддерживать, вдохновлять, вселять надежду. Но я не могу заниматься постоянно одним и тем же. Мне важно переключаться на много-много разных интересных вещей.

Мы открыли приют в 2016 году. Спасали кошек месяц, потом два… и я задумалась, как я могу это оптимизировать, чтобы все работало чуть-чуть без меня? Оптимизировала и задумалась, чем заняться еще. И тут меня понесло! За первый год мы провели первую акцию «Собаку-обнимаку», выставку-пристройство с кошками, у нас была маленькая фотовыставка, мы открыли памятник бездомному коту, проводили «Уроки доброты». Просто мне хотелось все это попробовать. Это было так невероятно. Это то, ради чего я живу! Мне все время хочется вечеринку. Сейчас я чувствую, что становится меньше сил и приходится выбирать — хотя и это не всегда получается.

Я смотрю на опыт других стран и других организаций. Когда-то я увидела огромную выставку фонда «Дедморозим» в Театральном сквере, и подумала: нам тоже надо. Я думала, что если мы сделаем нечто подобное, то это будет ну вообще. Мы сделали, но я опять подумала: что дальше? Иногда мне кажется, что наступит какой-то предел этим хотелкам, но он все не наступает. Почему-то мне всего мало. Хочется больше, интереснее, веселее, ярче.

— За пять лет проект дорастает до заметных результатов, но не обходится и без ошибок. Опыт побед или неудач для вас ценнее?

— У группы «Самое большое простое число» есть песня «Провал», в ней поется «Все, что может провалиться, проваливается» — это про нас. Но, мне кажется, провалы всегда внутренние. Очень сложно вспомнить какую-то серьезную неудачу. Если ты видел, как умирает кот, то все остальное — люди не пришли на мероприятие, потратили кучу денег и это не окупилось — ничто по сравнению с тем, что мы видим каждый день, видим, как они умирают и как мы не можем иногда помочь. В какой-то степени это зависит от нас, видимо мы недостаточно пока обладаем влиянием, чтобы доносить до людей важность ухода за своими питомцами. В общем и целом, здесь и сейчас, наши провалы — это их смерти. Никакой провал вечериночной деятельности не сравнится со смертью даже одного кота.

Да, у нас много веселья, но и очень много боли. И я не знаю, как другие приюты справляются с этим. Для меня самый действенный способ — превратить эту боль в энергию и дать ее людям уже в виде разных фестивалей, событий.

— У вас был опыт работы с заключенными. Как решили заботиться не только о животных, но и о людях?

— С общественной наблюдательной комиссией опять же связана очень личная тема. Моя папа был сотрудником ФСИН, работал в колонии №29. В детстве, когда он уходил на сутки в тюрьму, я представляла себе какие-то ужасные вещи, мне было очень жаль, что он там. Но потом, когда я стала чуть старше, мы вместе гуляли и к нему подходили самые обычные мужчины, жали ему руку и говорили: «Виктор Николаевич, здравствуйте! Рад с вами встретиться». Я спрашивала его, кто это, а он отвечал: это мой бывший заключенный. Помню, как удивлялась: «Ого, это обычный прохожий». Тогда меня это очень поразило! Я думала, что в тюрьме сидят только маньяки и убийцы, а тут я видела своими глазами, что это обычные люди, у которых есть какие-то проблемы в жизни.

Мой муж Георгий юрист. Так получилось, что он стал председателем общественной наблюдательной комиссии, рассказывал, как там все работает и что мало активистов в этой теме. В какой-то момент я решила присоединиться. Я до сих пор член ОНК и периодически посещаю колонии. Иногда люди говорят: «Зачем вы им помогаете, ведь они совершили преступления». Да, но иногда люди живут в неприемлемых условиях, и работа наблюдателя — это именно про соблюдение прав заключенных. Есть у человека право спать на матрасе вот такой толщины, есть такую-то еду, и это право должно соблюдаться. Потому что права каждого из нас должны быть соблюдены, и почему не начать с заключенных?

— А что с правами животных?

— С 2007 года мы пробивали закон об ответственном обращении с животными. Многие из тех поправок, которые мы предлагали, были включены в финальную версию законопроекта. Потом его приняли и мы подумали: и что? Сам по себе закон очень рамочный, нормативных актов, которые бы регулировали его исполнение, пока нет. Это вопрос времени. В принципе мы работаем с правозащитной темой тоже, но пока там все очень сложно, и вряд ли даже при нашей жизни что-то будет изменено.

— Что вам ближе: роль благотворителя — просить о помощи и давать ее нуждающимся — или роль активиста — бороться и идти вперед несмотря ни на что?

— Точно не бороться! Борьба скорее вводит в ступор человека, отнимает у него силы, энергию, приводит к отрицанию. Нет, в этом смысле я не активист. В какой-то момент мы перестали делать митинги. Мы поняли, что это не эффективно, захотелось более мирной деятельности. Стали вкладывать все силы в социальную рекламу, в пропаганду вегетарианства очень мягкими способами. И я вижу, что это работает. Важнее быть примером. Иногда люди говорят: «Я там почитал, тут почитал и решил попробовать». Но никто мне ни разу не говорил: «Я сходил на ваш митинг и стал вегетарианцем». Потому что это очень глубинные изменения и они не происходят за один день. Для меня ценнее такая тихая борьба, борьба нежными лапками.

— Сейчас много говорят о том, что долгая и интенсивная вовлеченность ведет к выгоранию. Насколько вам знакомо чувство эмоционального истощения и усталости?

— Думаю, это неизбежно, что у человека иногда происходит профессиональное выгорание. Нужно стараться, чтобы эти вспышки не были такими яркими и можно было переживать их без тяжелых последствий. Когда я выгораю, я больше не могу заботиться о котиках, заботиться обо всем — дело встает. Как говорят? «Ты не должен стоять, просто иди чуть-чуть медленнее». Хочется замедляться, а это действительно сложно, особенно таким людям как я. Иногда бывают такие моменты, когда я лежу и не могу встать. Просто физически не могу подняться. Это страшно.

Я стараюсь заботиться о себе: регулярно питаться, заниматься йогой. У меня скоро будет год, как я каждый день практикую йогу. Для меня это выход на какой-то новый уровень отношений с собой. И еще я ровно год в терапии. То есть в какой-то момент я поняла, что самостоятельно не справляюсь. Терапия помогла понять себя, понять свои внутренние мотивы, почему и что я делаю. Это помогло, как мне кажется, и работе фонда тоже.

— Не было страха, что после терапии желание заниматься приютом пропадет?

— Конечно, у меня был такой страх. Потому что есть такой стереотип: если ты занимаешься благотворительностью, неважно в какой сфере, значит, с тобой что-то не так.

Тогда мне было страшно, что я могу уйти из этой сферы. А сейчас я не боюсь. Даже если когда-нибудь наступит такой момент, я сделаю все возможное, чтобы все работало без меня. Незаменимых людей нет. Сейчас я вынуждена выполнять представительские функции фонда, но наверняка мы сможем найти такого же классного человека, как я, который сможет это продолжить. И мне не страшно, терапия дала мне освобождение в этом смысле.

— Значит ли это, что ваш личный выбор заниматься зоозащитой — это действительно выбор, а не травма?

— Конечно, у нас у всех в детстве были травмы, проблемы и переживания. Но проработав это, я понимаю, что это действительно мой глубинный внутренний выбор. Сейчас я не планирую заниматься чем-то другим. Наоборот, хочу продолжать. Но если я передумаю, то ничего страшного. В конце концов, это моя жизнь, и она у меня одна. Сейчас я думаю, что эффективнее всего тратить ее на помощь животным, но может быть через 100 лет я пойму, что с меня хватит.